Центр общественных исследований «Инлайт» представляет историко-политическое исследование Нждэ Овсепяна «Армянская архитектура статус-кво в Нагорном Карабахе: новая национальная идеология (?)». Исследование реализовано при поддержке “Фонда Галуста Гюльбенкяна”.
Армянская архитектура статус-кво в Нагорном Карабахе: новая национальная идеология (?)
Предисловие
После подписания перемирия в 1994 г. Нагорно-Карабахский конфликт из горячего превратился в холодный, а конфликтующие стороны с гор и полей сражений Нагорного Карабаха перешли на многосторонние — трехсторонние (двусторонние) саммиты. На стадиях эскалации и замораживания конфликта, в периоды преобладания узких интересов многочисленных акторов и общего блага (common good) его сущность как в содержательном, так и в формальном отношении с годами изменилась. Как для Армении, Нагорного Карабаха, Азербайджана, так и для международного сообщества конфликт имел совершенно особое восприятие, противоречие взглядов сторон на решение которого год за годом усугублялось.
В таких условиях решение конфликта путем мирных переговоров несмотря на то, что все стороны брали на себя такое обязательство, зашло в тупик. Этот тупик не только носил публичный характер на знаковых саммитах (например, Лиссабон в 1996 г., Ки-Уэст в 2001 г., Рамбуйе в 2006 г., Казанский в 2011 г. и т. д.), но и проявлялся в риторике и практике сторон, иными словами, в повседневности. Если международное сообщество и страны-посредники в конфликте считали своим приоритетом сохранение живого и управляемого переговорного процесса, то повестки дня Армении (также Нагорного Карабаха) и Азербайджана существенно отличались. Армянская сторона исключала военное решение конфликта, будучи уверенной, что победоносным прекращением огня в 1994 г. вопрос был решен в ее пользу.
При таком раскладе совсем не странно было принятие стратегии сохранения статус-кво, имея в основе противоречия великих держав и, обусловленную этим, логику исключения войны. Между тем у Азербайджана была своя повестка дня, которая даже публично не скрывалась — полностью воспользоваться тупиком в мирном урегулировании и отведенным временем, готовясь к “звездному часу” решения конфликта, в том числе военным путем. Фактически, армянская и азербайджанская стороны сделали методологически и стратегически противоположные расчеты. Одна сторона надеялась в условиях противоречия великих держав сохранить статус-кво, другая — играть именно на этих противоречиях и в какое-то удобное время изменить статус-кво в свою пользу. В этих условиях стороны конфликта расположились на внутреннем и внешнем фронтах, каждая в соответствии со своей стратегической целью.
В 1998 г. в кризисе власти в Армении победила, условно говоря, “партия статус-кво”, и в вопросе конфликта Нагорного Карабаха доминирующей стала политика сохранения существующего положения как можно дольше (непризнанная международным сообществом, но де-факто независимость Нагорного Карабаха и владение карабахскими военными силами 7 районов). Политический дискурс в Армении, таким образом, начал исходить из этой самой цели, проводя инженерию политической речи путем служения идеи статус-кво. Во внутриполитическом дискурсе конфликт Нагорного Карабаха, как таковой, исчез, вместо этого возобладали внутриполитическая повестка дня и социально-экономические проблемы. Фактически, абсолютное большинство основных политических сил единогласно предпочло оставить Нагорно-Карабахский вопрос в стороне, заставив армянское общество поддержать курс сохранения статус-кво.
Однако, если неправительственные политические силы страны не несли формальной ответственности за это, то дело обстояло совсем иначе с властью. После 1998 года в продолжающихся переговорах по урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта официальный Ереван продолжал обсуждать варианты компромиссов, включая возможность уступок или обмена территорий. Однако, власти Армении не говорили об этом перед внутренней аудиторией. Вдобавок, в 1998-2018 гг. внутри страны шла пропаганда, которая исключала любые уступки. Внутриполитический дискурс вокруг Нагорно-Карабахского конфликта вращался не вокруг необходимости его разрешения и материальных результатах этого решения, а вокруг того, что конфликт уже разрешен, вокруг недопустимости уступок “ни на пядь”, дискредитации тех, кто говорил о компромиссах и объявлении их предателями.
Так как в созданном властями внутриполитическом дискурсе Нагорно-Карабахский конфликт, по сути, был уже решен, те, кто говорил о несуществующем конфликте в лучшем случае оказывались на информационной обочине, а если говорили о компромиссах, то их следовало прижать к столпу презрения и заклеймить ярлыками «турок», «предатель». В глазах общества любой разговор об уступках в победоносно разрешенном конфликте, естественно, вызывал бы негативное восприятие, когда сама атмосфера и среда дискуссий, дебатов и разговоров были искажены. Создалась ситуация, при которой любой, кто отклонялся от рамок понятия “патриотизм”, превращался в политическую маргинальность, то есть лишался возможности вести нормальную политическую деятельность.
Вопреки такой ложной реальности, в 2018 году в Армении произошла смена власти — страна встала перед историческим императивом переоценки ранее существовавших реалий, однако в вопросе Нагорного Карабаха идеологического сдвига не произошло։ в основе политической идеологии осталось сохранение статус-кво. По сути, события 2018 года так и не привели к искреннему разговору власти и общества по Нагорно-Карабахскому конфликту, избегая осознания решения конфликта.
Представление о том, что Нагорно-Карабахский конфликт является главной проблемой Армении, не стало господствующим в общественных и политических кругах, игнорировался тот факт, что в столь масштабном конфликте, где пересекаются интересы многих (стран, корпораций, частных лиц), статус-кво может измениться в неожиданный момент с катастрофическими последствиями. И вот, осенью 2020 года, из-за внезапной смены холодного статуса конфликта, Армения оказалась в ловушке фальшивой реальности, натянутой десятилетиями, когда стало ясно, что несмотря на пропаганду и самообман, конфликт не урегулирован. А поражение армянской стороны в 44-х дневной войне, необратимые людские, территориальные, ресурсные и временные потери доказали, что корабль суверенитета государства Армения оказался в совершенно новой ситуации, с несравнимо уязвимой, ослабленной, поврежденной идеологической основой.
ЧАСТЬ 1
Статус-кво — альтернатива политическому выбору мира
Расширенное заседание Совета безопасности Армении 7-8 января 1998 года имело решающее значение не только для ряда государственных деятелей, но и для процесса развития государственного строительства в Армении. Как во всем мире, так и в Армении политические разногласия часто приводили к отставке отдельных чиновников, что не было чем-то необычным. Даже пакетные отставки в связи с серьезнейшим вопросом и вопросом первостепенной важности для государства, каковым являлся вопрос урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта и закулисный характер процесса, могли отнестись к восточной идентичности, если бы не произошло радикальное, знаковое и почти необратимое изменение текущей политики после прихода к власти одной из правящей ветви.
Вопреки официальным заверениям, что политика Армении в отношении вопроса урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта не поменяется, на самом деле в ней произошли серьезные методологические изменения: приняв сохранение статус-кво в качестве главного приоритета, власть на международной арене выразила готовность урегулировать конфликт путем компромиссов, в то время как перед внутренней аудиторией эта идея отвергалась — она представлялась как “предательская” и “проигрышная”.
Во время Заседания Совета Безопасности РА 7-8 января 1998г. столкнулись не только два противоположных понимания Нагорно-Карабахского конфликта, но и 2 концепции развития Армении. Этот раскол был выражением не только идеологической раздробленности внутри власти, но и настроений политических и общественных слоев. Политическим лидером первого направления был президент Левон Тер-Петросян, который во время своего второго президентского срока начал предпринимать активные публичные шаги, направленные на мирное урегулирование конфликта. Предметным проявлением стала его пресс-конференция 25 сентября 1997г[1]. и опубликованная 1 ноября 1997 г. статья “Война или мир” Время стать серьезнее”[2].
Представляя текущее состояние переговоров, Тер-Петросян настаивал на том, что предполагающий поэтапное решение и лежащий на столе документ максимально выражал то, что могла получить армянская сторона с учетом долгосрочного характера вопроса: «Карабах выиграл не войну, а битву… Помимо сути компромисса важен и момент компромисса. Очевидно, что в результате компромисса добиться максимального сможет только сильная сторона. Армения и Карабах сегодня сильнее, чем когда-либо, однако если конфликт не будет решен через год-два они будут несравненно слабее»[3]:
Стремление Тер-Петросяна урегулировать Нагорно-Карабахский конфликт было неохотно воспринято как оппозиционными политическими силами и общественно-культурными деятелями, так и отдельной ветвью власти, в частности премьер-министром РА Робертом Кочаряном, Министром обороны РА Вазгеном Саркисяном и Министром внутренних дел и национальной безопасности РА Сержем Саркисяном. Несогласие партнеров и их отказ от добровольной отставки[4] привело к неестественной ситуации: имеем в виду такие обстоятельства, как те, что на эти должности они назначались президентом, официально подчинялись ему и ни имели первичного мандата.
Министр обороны РА Вазген Саркисян, который считался одним из столпов власти Тер-Петросяна, был убежден, что такое урегулирование конфликта обесценивает победы, достигнутые на поле боя. «Сегодня стоящий на вершине Омара солдат, да՛, защищает Ереван. Должны ли мы избавиться от войны, должны ли мы избавиться от Карабаха? … Как? Если это уже история и жизнь целого поколения, увенчанная кровью и памятью десятков тысяч жертв, судьба и цель жизни сотни тысяч людей. Ради чего? Если за всю нашу историю мы никогда не были так близки к конечной победе, чем сегодня»[5].
На идеологическом уровне позиция трио В.Саркисян-Р.Кочарян-С.Саркисян по отсрочке урегулирования конфликта и сохранению статус-кво основывалась на тезисе использования созданного времени на укреплении государства. Считая уступки нецелесообразными, эта ветвь власти была убеждена, что в ближайшие годы Азербайджану не удастся добиться военного превосходства над армянской стороной. Следовательно, пока ситуация не достигла критической точки, в уступках не было нужды. Для Роберта Кочаряна передача территорий была неприемлема, так как последние усиливали переговорные позиции армянской стороны: «Без уточнения статуса НКР? Мы бы сразу лишились тех преимуществ, которые лежат в основе соглашения о прекращении огня[6]». Тем временем Тер-Петросян возражал: “Разве не ясно, что означает вынужденная уступка? Вынужденная уступка означает капитуляцию. И при капитуляции ты ничего не уступаешь, а если и уступаешь, то ничего не получаешь взамен, а послушно принимаешь то, что навязывают тебе.”[7]։
Если Тер-Петросян обосновывал необходимость урегулирования конфликта необходимостью использования экономических возможностей в результате открытия региональных коммуникаций, то Роберт Кочарян 90% экономических трудностей государства связывал с совершенствованием управления и налоговой политики[8]: Он считал, что фактор нефти может представлять геополитическую опасность для самого Азербайджана: в связи с коррумпированной системой власти в этой стране было не так очевидно, что время работает на пользу Азербайджана[9]. Поддерживающий эту тройку командующий Армией обороны НКР Самвел Бабаян также считал, что без решения вопроса о статусе НК нельзя обсуждать вопрос о возвращении оккупированных территорий. Более того, даже в случае обретения независимости он исключал возвращение Кельбаджарского и Лачинского районов. Он считал, что после потери 1-2 районов, Азербайджан будет склонен идти на уступки.[10]
Сторонники статус-кво утверждали, что эти мирные годы можно использовать для укрепления экономики. В вопросах о предпринимаемых мерах по восстановлению экономики и внутреннего порядка, сторонники статус-кво видели положительные изменения, рассматривая их как факторы, препятствующие нарушению равновесия сил с Азербайджаном. Можно сказать, что именно с этого аргумента и в Армении началась тенденция сосредоточения внимания исключительно на внутренней повестке дня, когда в общественном дискурсе внушалось, что в случае консолидации внутренних ресурсов и развития с «правильными решениями»[11], нынешнее состояние Нагорно-Карабахского конфликта будет сохранено, и Азербайджан не сможет решить конфликт военным путем.
То, что произошло в Армении в феврале 1998 г., не было ни обычной сменой власти, ни примитивным государственным переворотом. Оно представляло собой радикальную смену методологии ведения политики, основанной на принципе многоуровневого поведения малого государства. То есть, имея конфликт с соседним государством, конфликт, у которого были различные внешние и внутренние бенефициары, Армения начала говорить с каждым бенефициаром на удобном для него языке. Это поведение, однако, было весьма опасным, так как, с одной стороны, создавало в обществе мифические ожидания, оторванные от реальности, с другой стороны, внешне соглашаясь с инициативами международного сообщества, но не усердствуя в выполнении договоренностей на деле, Армения зарабатывала себе репутацию ненадежного партнера, способствуя углублению атмосферы недоверия и рискам создания новых возможностей для враждебности. Армения, фактически, была вовлечена в многослойную игру, где управление процессами из года в год выходило из-под ее контроля, создавая проблемы, решить которые за счет ограниченных ресурсов армянского государства было заведомо невозможно.
Сам Тер-Петросян в 2021 г. признался, что необходимость урегулирования конфликта ощущалась особенно в 1996 году после ноябрьского саммита ОБСЕ в Лиссабоне, когда мнение международного сообщества стало значительно склоняться в пользу Азербайджана[12]. По его мнению, нарушение военно-политического баланса между Арменией и Азербайджаном началось с создания международного нефтяного консорциума и с ролью Азербайджана в нем. Внезапное изменение позиции США в пользу Азербайджана на саммите ОБСЕ в Лиссабоне Тер-Петросян объяснял влиянием нефтяного лобби штата Техас (США). Становилось очевидным, что в долгосрочной игре Азербайджан начинает побеждать и пользоваться ситуацией, а армянская сторона в лучшем случае оказывалась в положении преследователя. Именно поэтому Тер-Петросян не был уверен, что какая-либо армянская дипломатия сможет изменить позицию других стран, которые руководствовались принципом территориальной целостности и возврата оккупированных территорий. Он даже не представлял изменения позиций дружественных Армении стран, которые исходили из своих национально-государственных интересов, и имели свои реальные или потенциальные “карабахи”. А учитывая наличие ресурсов и географическое положение, в великой геополитической шахматной доске Армения никак не могла конкурировать с Азербайджаном с точки зрения вызова заинтересованности у мировых центров силы, и не учитывая даже фактор Турции.
Здесь дело было в стратегическом мышлении — против ситуативной недальновидности, блеф в казино против расчетливой политики, и наконец, умение думать не только о завтрашнем, но и о послезавтрашнем дне против интересов случая․ Министр иностранных дел РА 1998-2008гг., архитектор политики статус-кво Вардан Осканян отмечал, что данное заседание стало судьбоносным не только для него, но и для страны[13]. По его словам, на этом заседании решался вопрос выбора пути развития страны. В опубликованном 3 февраля 1998 г. заявлении об отставке Тер-Петросян также оценивал ситуацию в контексте изменения курса развития страны: «Проблема гораздо глубже и связана с принципами государственности, альтернативой мира и войны. Ничего экстраординарного не произошло — просто партия мира и достойного мирного договора проиграла в Армении»[14].
Большой спор между двумя ветвями власти в 1998 году привел к смещению президента Левона Тер-Петросяна и его команды, а вторая ветвь во главе с премьер-министром Робертом Кочаряном, министром обороны Вазгеном Саркисяном, министром национальной безопасности и внутренних дел Сержем Саркисяном, которая пользовалась полной поддержкой власти НКР и молчаливой и тайной поддержкой армянской оппозиции, не только взяла политическую власть в стране, но и получила идеологическое господство. Эта ветвь власти возглавила коллективный выбор Армении как государства (власти, оппозиции и общества) — противиться существующему плану разрешения конфликта; цепляться за политику статус-кво. При этом общество находилось в пассивном или отчужденном состоянии, что можно объяснить различными факторами, в том числе незнанием деталей урегулирования конфликта, тяжелым бременем, оставленным первой Карабахской войной, отсутствием социальной справедливости, антипропагандой и др. Фактом является и то, что общество восприняло отставку президента с абсолютным безразличием, в то же время не сформировав требования о проведении политических дебатов по Нагорно-Карабахскому конфликту на досрочных президентских выборах.
ЧАСТЬ 2
Современная идеологическая гавань “Ай дата”/strong>
Суть идеологической полемики в политической жизни Армении в 1990-х обуславливалась следующим вопросом: должна ли Армения быть обычным государством с простым бытом или должна взять на себя мировую миссию? Из приписывания армянам глобальной роли и исходил вопрос: разве у государства и народа с такой ролью не должны быть национальная идеология и стремление вернуть историческую родину. Если власти в это время утверждали, что армянский народ — это обычный, нормальный народ, который должен решать проблемы своей безопасности и благополучия на своей фактической территории, ограничиваясь нормальной жизнью, то политическая оппозиция выдвигала свою идеологическую альтернативу в лице идей об исключительности народа и великих целей.
Если власти в это время отвергали включение “Ай дата” и требовательности в государственную политику, основывая это тем, что внешнеполитические цели Армении необходимо определить исходя из имеющихся ресурсов государства, то политическая оппозиция и здесь находила идейное противоречие — они стремились включить требовательность в государственную политику и превратить в политическую цель стремление создать национальное государство на всей исторической родине. Из этого и исходило распространение равносильной внутренней идеологической пропаганды, а также новое внешнеполитическое позиционирование.
Если власть выступала с политической программой урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта и мирного сосуществования с соседями, то политическая оппозиция, естественно, должна была быть против характерного для «простых» народов такого образа жизни, считая победоносное прекращение огня первой Карабахской войны отправной точкой для осуществления вышеупомянутой мировой миссии, а также исходя из того, что армянской стороне нечего уступать. Более того, они выступали за то, чтобы конфликт был использован для развития и превращения в решающего фактора в регионе и за включение освобождения Нагорного Карабаха в “Ай дат” — с благородным намерением таким же образом вернуть и другие части утраченной родины и присоединить к Армянскому государству.
Политическая формула, вытекающая из теоретического суждения, подразумевала, что армянскому народу заготовлена миссия, которую, конечно, не могла обслуживать маленькое государство. Следовательно, Армения должна ставить задачу не только не уступить территории, а хотя бы сохранить занятые земли, а в лучшем случае еще больше расширить свои территории. Политическим и практическим выражением этой теории стала политика затягивания урегулирования конфликта, то есть политика сохранения статус-кво. Это был, по сути, инструмент как для сохранения всех достижений войны, как и необходимый плацдарм, с которого должна была запуститься глобальная роль армянского народа. Идеологическим автором первого была партия АРФ Дашнакцутюн, которая рассматривала Нагорно-Карабахский конфликт не просто как этнотерриториальный конфликт, а как составляющую гораздо более национального явления “Ай Дата”[15], а идеологом второго был Вазген Манукян[16].
Таким образом, урегулирование Нагорно-Карабахского конфликта представляло собой онтологическую угрозу архитектуре идеологии “Ай дата”. Фактически, в основе лежал тезис не о развитии государства путем разрешения конфликта, а именно тезис о сохранении и развитии государственности благодаря ее неурегулированности. То есть, конфликт не препятствовал, а стимулировал развитие Армении. Роберт Кочарян обосновывает это утверждение: “Нужно иметь волю жить с этой проблемой, хотя бы, очень много лет, и только тогда можно будет в итоге добиться успеха”[17]. Выбор пути государственного строительства с идеологией статус-кво для Вазгена Саркисяна тоже представлялся примитивным национализмом: “Объединиться всей нацией на Родине, в Армении. Объединиться всей нацией за пределами Республики Армения. Сконцентрировать наш экономический, политический, интеллектуальный потенциал по всему миру. И это не утопия. Это возможно и необходимо. Есть позитивные сдвиги. Довести до максимума нашу общенациональную и глобальную устойчивость”[18].
Когда войну в 1990-х Вазген Саркисян объявил “войной всех армян”[19], вполне естественно, просто не могло быть отступления от него. При таком положении дел малейший отказ от каких-либо достижений “войны всех армян” был недопустим, ибо война не воспринималась как продолжение политики с помощью другого инструмента, а воспринималась и преподносилась как сакральное явление. Роберт Кочарян, например, считал Нагорно-Карабахский конфликт “делом жизни” для себя и своих идеологических товарищей: естественно, всякая уступка должна была испортить это “дело жизни”. Неслучайно, что те, кто выступал против урегулирования, в качестве отправной точки брали факты жертв и потерь во время войны. Вазген Саркисян говорил: “Иначе к чему были жертвы и потери?”[20]. Серж Саркисян повторил тот же аргумент в 2000г.: “На самом деле, мы не могли пойти на эти компромиссы. Я понимаю, что Левон всем руководил, он был президентом. Но мы непосредственно вели бои, я потерял почти всех своих друзей. Почти всех. Я потерял своего кузена. Он приехал со своим отцом в возрасте 18 лет, чтобы помочь мне”[21]. Уже потом как президент РА и главный дипломат по Нагорному Карабаху, то же самое говорил и в международных контактах, как, например, во время частной беседы с президентом Беларуси Александром Лукашенко в 2016 году[22]. Министр иностранных дел и второй президент НКР Аркадий Гукасян также выступал за сакрализацию Карабахского вопроса: “Как бы плохо ни жили люди, есть священные вопросы, есть позиции, от которых никогда нельзя отступить”[23].
Для того чтобы сделать упущение удачного момента урегулирования конфликта и принятие политики сохранения статус-кво как средство развития государства широко популярной, с 1998 г. власть должна была обеспечить его практическую сторону. В этом контексте следует вспомнить первое выступление Роберта Кочаряна с трибуны ООН в сентябре 1998 года, в котором Республика Армения фактически взяла на себя ответственность международного признания Геноцида армян, сделав его краеугольным камнем внешней политики страны[24]․ Противопоставляя турецкому предварительному условию в армяно-турецких отношениях — нерешенности Нагорно-Карабахского конфликта — вопрос Геноцида, новая власть в Армении фактически сделала “Ай дат” государственной политикой. Кстати, бытует ошибочное мнение, что “Ай дат” отождествляется с активной агрессивной политикой в отношении Турции, которая включает территориальные или компенсационные требования. Однако, ее настоящая, армянская суть совсем другая: выступая перед внутренней аудиторией антитурецкой риторикой, носители этой политики, как правило, никаких практических антитурецких действий на международной арене не предпринимали.
Другими словами, шума было достаточно, но практического продолжения она не имела. Основной идеей этой политики является планомерное формирование во внутриобщественной атмосфере антитурецких настроений, используя риторику Турции и Азербайджана, без реального практического продолжения. Таким образом, с одной стороны, власти поддерживали свой “национальный” и “патриотический” имидж и создавали легкоуправляемое общество, с комплексами, с другой стороны, не создавали никаких проблем для Турции, избегая прямой конфронтации с ней. Вся “прелесть” этой политики заключается в том, что острых проблем во внешнем мире нет (не считая блокады), и внутренняя жизнь легко управляемая, в ней господствует обстановка страха, которая обусловлена внешней опасностью и патриотизмом, необходимая для самосохранения власти. Следовательно, превращение “Ай Дата” в государственную политику не решало проблемы предъявления требований Турции и получения компенсаций, для реализации которой требовался совсем иной набор инструментов, лишь поддерживались вопросы внутриполитической пропаганды и манипулирования общественным мнением. Лучшим свидетельством этого является заявление 10 армянских партий 10 августа 2020 г. по случаю 100-летия Севрского договора. “Севрский договор — это не только исторический документ. Это по-прежнему международный договор, подписанный между существующими (или правопреемниками) государствами. Международные дискуссии по Севрскому договору должны продвигаться академическими сообществами Республики Армения и государств-сторон, а политические круги должны показать его значимость в рамках текущих геополитических и региональных процессов”[25].
С вышеупомянутым требованием исполнения Севрского договора, по которому Турция разделялась, и создавалась “свободная и единая” Армения, наряду с другими, выступили Республиканская партия Армении, АРФ Дашнакцутюн и партия “Процветающая Армения”, которым принадлежала власть в Армении в 1998-2018 гг., и которые имели все рычаги, чтобы инициировать международный процесс в соответствии с духом этого заявления и “зарубить” Турцию в этих инстанциях с требованием исполнения Севрского договора. Однако, за время своего правления они не только не предприняли подобных действий, но и не сделали официальных заявлений на международных платформах.
В армянской действительности, по крайней мере, на формальном уровне, связь между армяно-турецкими отношениями и Нагорно-Карабахским конфликтом всегда отрицалась, как будто они были независимы друг от друга. Однако, это, по сути, являлось либо злонамеренной манипуляцией, либо страусиной политикой, так как процесс нормализации дипломатических отношений с Арменией когда-то был приостановлен именно Турцией, которая открыто заявляла, что отношения с Арменией не могут быть нормализованы до тех пор, пока Нагорно-Карабахский конфликт не решен. Если армянское общество не могло осознать взаимосвязь этих процессов, то же самое исключено в случае с правящей элитой. Однако, если у элиты не было воли и желания урегулировать Нагорно-Карабахский конфликт, что еще они должны были сделать или сказать, чтобы восполнить этот пробел? Другими словами, необходимо было сделать все, чтобы сохранить статус-кво, а, следовательно, и неурегулированное состояние армяно-турецких отношений. Отсюда и исходила необходимость заполнить образовавшийся вакуум, в данном случае, сделав вопрос международного признания Геноцида армян приоритетом внешней политики Армении. Следовательно, чем глубже становилась пропаганда откладывания решения Нагорно-Карабахского вопроса или пропаганда того, что конфликт уже урегулирован, тем естественнее воспринималась неурегулированность армяно-турецких отношений, а во внутренней жизни усугублялся антитуркизм.
Когда в 2008 году третий президент Армении Серж Саркисян инициировал попытку нормализации армяно-турецких отношений, он очень быстро столкнулся с сопротивлением пропагандистской среды, созданной годами при его же поддержке. Однако, когда эта инициатива провалилась из-за непродуманного расчета и недостаточной политической воли, администрация Саркисяна вернулась к политике “Ай дата”. В годы его правления в общественно-политическую жизнь Армении были внедрены два основных инструмента, служащих “Ай дату”: “Всеармянская декларация”[26] и концепция “Нация-армия”[27]․
Оба явления, будучи непосредственно связанными с внешней политикой Армении, служили исключительно внутриполитической повестке. Их цель состояла в том, чтобы укрепить проводимую властями политику сохранения статус-кво, как практическое действие, исходящее из идеологического выбора. Однако, нужно особо отметить, что как в случае “Декларации”, так и концепции “Нация-армия” идея не получила практического, реального и системного продолжения, нося случайный пропагандистский характер, с необходимым шумным вниманием, но не с достаточной объективацией, то есть достаточным для пропагандистского эффекта, но бесполезным с точки зрения практической преемственности.
Будучи юридическим документом, адресованным международному сообществу, Декларация косвенно предъявляла требования к Турции, ссылаясь на Севрский договор 1920 года и арбитражное решение Вудро Вильсона. Однако, учитывая опасность такого шага, в интервью иностранным СМИ Серж Саркисян был вынужден неоднократно настаивать на том, что у Армении нет земельных и компенсационных требований от Турции[28]. Возникал парадокс — сразу же после принятия Декларации с публичными ссылками, текстами между строк и создающей атмосферу требовательности вынужденно отказываться от вопроса требовательности. Насколько это было продиктовано политической недальновидностью, настолько же оно было обусловлено и внутриполитической повесткой дня.
Явление “Нация-армия” появилось на армянском политическом небосклоне с легкой подачи Сержа Саркисяна в январе 2016 года[29], когда последний склонился к мысли, что статус-кво постоянный и неизменный. В апреле, однако, Азербайджан начал военное наступление, разрушая тем самым внутриармянский миф об исключении войны, незыблемости статус-кво. Однако, после окончания войны власти Армении не только не предприняли попыток реформировать внутреннюю жизнь, но и с новой силой продолжили политику сохранения статус-кво, обуславливая исключение уступок в урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта успехом концепции “Нация-армия”. Как стратегия развития Армении она должна была обеспечить незыблемость статус-кво, и, по сути, служить инструментом для укрепления статус-кво — стать достаточно сильной в военном отношении, чтобы навязать мир без разрешения конфликта. Этот тезис был идейным девизом трио в 1998 году — “развиваться, ничего не уступив”. Ответственный за политическую патриарх концепцию “Нация-армия” тогдашний министр обороны РА Виген Саркисян говорил: “Нация-армия” — это идеология использования возможностей Вооруженных Сил для прогресса общества и государства”[30]. Мотивацию внедрения идеологии “Нация-армия” в тот период лучше всего уловил Левон Тер-Петросян, отмечая, что “не нужно много ума, чтобы понять, что данная идея — это такая же стратегия сохранения статус-кво, представленная в другой упаковке. То есть, по свойственной власти логике маркетинга бренд, доказавший свою несостоятельность, морально изношенный и надоевший потребителю, был заменен другим, более привлекательным и благозвучным брендом. Иными словами, не извлекая уроков из горького опыта последних 18 лет, режим решил продолжить грустную политику вечной конфронтации с Азербайджаном и Турцией”[31].
Оба этих инструмента сохранения статус-кво были введены Сержем Саркисяном после крупных неудач на международной арене. “Всеармянская декларация” была принята после провала нормализации отношений с Турцией и “Нация-армия” — после апрельской войны. В обоих случаях армянское правительство, устав от неудач на международной арене, вернулось в зону “приспособления”, где царил статус-кво и где выход из тупика был не ценой уступок. В результате, у правительства Саркисяна не было политической воли, чтобы положить конец повестке “Ай дата”, и оно автоматически оказалось в ее ловушке.
Политика непризнания урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта как приоритетная задача для Армении была выбрана властью как осознанно, так и идеологически и с точки зрения комфорта. В результате общественное восприятие постепенно притуплялось, а внешние угрозы становились чуждыми обществу. В государственно-политической повестке Армении доминировали только внутриполитические проблемы. В этом контексте выразителен и символичен пример Вардана Осканяна, который рассказывая об отказе от предложения стать советником Сержа Саркисяна в 2008 году, обосновывал это так: “Я хотел бы заниматься внутриармянскими вопросами, а не внешней политикой, потому что я убежден, что вызовы, с которыми мы сталкиваемся, являются прежде всего внутренними, и только успешно преодолев их, мы сможем решить наши внешние вопросы”[32]. Если Осканян, занимавшийся урегулированием Нагорно-Карабахского конфликта на протяжении всей своей государственной службы, уже был убежден, что архитектура статус-кво увенчалась успехом, а угроза войны нейтрализована, и пришло время заниматься внутренней жизнью, то что можно сказать о простых людях, которые не были в курсе ни о профессиональных тонкостях проблемы, ни о международных отношениях.
Хотя со сменой власти политический дискурс Армении освободился от присутствия Нагорно-Карабахского конфликта, он был полностью заякорен в этом конфликте, точнее, в его неразрешенности. Обрисовывался уникальный парадокс: чем больше арцахский вопрос вытеснялся из внутриполитической повестки Армении, тем больше он становился арцахским. Последнее, однако, не проявлялось в дискуссиях о поиске путей или методов решения Нагорно-Карабахского конфликта, а полностью сужалось и сводилось к примитивной идее «сдавать или не сдавать земли», когда тех, кто намекали на компромисс, объявляли предателями, те, кто выступали за «ни на вершок», автоматически становились патриотами.
ЧАСТЬ 3
Обесценивание идеи компромисса между предательско-патриотичными догмами
Наибольший ущерб, который был нанесен внутриармянскому дискурсу Нагорно-Карабахского конфликта, заключался в искажении сути вопроса, его примитивизации и его переводе в зону чувствительности через категоризацию патриотизма и предательства. С того момента, как дискуссия об урегулировании конфликта стала ограничиваться шаблоном патриота-предателя, рациональная дискуссия тут же исчезла. Если подобное “убийство” дискурса в бытовых вопросах может быть простительным и менее катастрофичным, то в вопросах военной агрессии, войны и физической безопасности народа у политической элиты есть ответственность и обязательство быть несравненно рациональной, провоцируя такой же дискурс и найдя выход из ситуации путем общественного согласия. Тем не менее, суть дебатов по Нагорно-Карабахскому конфликту стала иррациональной после 1998 года по наущению правящей элиты.
Дискурс о предательстве и сдаче земель в армянской политической жизни является вечным, начиная со времен военных действий, когда оппозиция всячески обвиняла власть в предательстве, в том, что они отказались от Нагорного Карабаха и в сдаче родины. Практика использования военных поражений в качестве карты против власти прекратилась после победного перемирия в 1994 г., но получила новый оборот в сентябре 1997 г., когда Тер-Петросян представил перспективы урегулирования конфликта. Попытка Тер-Петросяна спровоцировать общественную дискуссию с треском провалилась, кульминацией которой стало собрание оппозиционных политических сил и деятелей культуры в Ереване 17 октября 1997 года. Оно не привлекло особого внимания в контексте дальнейших политических потрясений, однако это был громкий акт уничтожения внутриармянского дискурса по Нагорно-Карабахскому конфликту, в котором политическая оппозиция и интеллектуалы отказывались от дискурса о способах разрешения конфликта, называя правительство, которое говорило о возможном решении, предателем и тех, кто сдает Нагорный Карабах. Это собрание и его содержание, по сути, во многом обусловили коренную дефектовку общественно-политического дискурса по урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта. Примечательно, что собрание называлось “В защиту Нагорно-Карабахской Республики”, считая неприемлемой позицию Тер-Петросяна и отвергая предложенное им решение[33]. Отказавшись от содержательных обсуждений, участники собрание называли президента «предателем», а поэтапное решение — «сдачей Карабаха».
Тер-Петросян, однако, продолжил попытки перенести дискуссию на предметную почву — своей статьей “Война или мир? Время стать серьезнее” и своим выступлением на заседании Совета Безопасности. Они, однако, не достигли своей цели — они не смогли привлечь к предметному дискурсу ни политическую и интеллектуальную элиты, ни аполитичную общественность. При этом детали поэтапного варианта так и не были опубликованы, а информационный вакуум заполнился популизмом и иррационализацией дискурса. Власть не сумела провести общественную коммуникационную кампанию и общедоступным образом разъяснить людям суть проблемы и то, что в итоге Армения отдаст и получит. И, пожалуй, ключевой причиной этой неспособности был раскол внутри власти. Тер-Петросяну не удалось создать рациональный дискурс с членами своей команды: “Обсуждение этих двух дней, таким образом, дает мне серьезные основания сомневаться в том, что противники поэтапного варианта вообще намерены решать карабахский вопрос. Многие даже особо не скрывают этого. Кажущийся дискурс вокруг пакетного, поэтапного или другого вариантов, я уверен, это всего лишь вуаль для того, чтобы затянуть процесс урегулирования, чтобы как можно дольше сохранить текущую ситуацию, то есть статус-кво. Я с болью предвижу, какую страшную опасность она представляет для существования и Карабаха, и Армении”[34]. Утверждается, что рациональный дискурс не был сформирован прежде всего потому, что у сторонников статус-кво, фактически, не было предложений по просчитанной политике стратегического планирования.
После отставки и ухода Тер-Петросяна с политической арены, карабахского вопроса в Армении как будто и не стало. Независимо от хода переговоров и закулисных событий, на общественном уровне эта тема почти не поднималась. Параллельно с вариантами “Общее государство” в 1998 г. и “Мегри” в 1999 г. и активными переговорными процессами в Ки-Уэсте в 2000-2001 гг., уровень информированности общества был нулевым. Возникает вопрос, действительно ли армянские власти, которые в то время вели переговоры об урегулировании конфликта, хотели урегулирования? Учитывая тот факт, что реализация международных договоров была бы невозможна без информирования и подготовки общественности, становится ясно, что власти, фактически, занимались имитацией переговоров.
Следует отметить, что в годы консервации карабахского вопроса предпринималась попытка заглушить периодически возникающие внутриполитические проблемы в Армении аргументом угрозы войны. Во-первых, власти не предоставляли никакой информации о переговорах, а также создавали идеологическое болото, где не было карабахского вопроса, и важной являлась лишь внутриполитическая повестка. А затем, в случае опасности смены власти, тут же возникал карабахский вопрос. Можно утверждать, что имела место системная и профессиональная манипуляция: c одной стороны, во внутриполитическом поле представлялось, что Армения решила Нагорно-Карабахский конфликт, общественности внушалось, что такого вопроса больше нет. Но стоило внутриполитической ситуации накалиться против власти, сразу же вспоминали о конфликте и его угрозах. Этот трюк применялся во время всех поствыборных процессов, когда часть общества проявляла несогласие с официальными результатами выборов и выходила на площади протестовать.
Если для нейтрализации протестов оппозиции выбирался вариант манипулирования угрозой войны, то для разгромления сил, которые выступали за урегулирование Нагорно-Карабахского конфликта, в действие приводилась “гильотина” патриотизма. Всякий, кто говорил о необходимости урегулирования конфликта, тут же подвергался пропагандистской атаке, объявлялся предателем, непатриотом, турком и т.д. Учитывая, что в Армении только Тер-Петросян и его политическая сила вынесли урегулирование конфликта на политическую платформу, упомянутые ярлыки в основном были адресованы последним. Самым ярким таким моментом стали президентские выборы 2008 года, когда Тер-Петросян был главным оппонентом, и существовала реальная опасность потерять власть. В то время было неудивительно, что власть прибегнула к уже успешно используемому инструменту – манипулированию Нагорно-Карабахским конфликтом. В отличие от предыдущих выборов, на этот раз главный оппонент являлся также идеологическим сторонником компромиссов, что делало лексикон правительства более свободным.
Если в предыдущие годы правительство запугивало тем, что Азербайджан может воспользоваться внутриполитическими потрясениями, то теперь ко всему добавилось обвинение политического оппонента в продаже Нагорного Карабаха. Среди обвинений в жидомасонстве, иудаизме и любви к туркам правительство приписывало Левону Тер-Петросяну пораженческий подход в вопросе Нагорно-Карабахского конфликта. Серж Саркисян даже публично заявил, что Тер-Петросяну, наверное, достаточно 3 лет, чтобы передать Нагорный Карабах Азербайджану[35]. Во всеуслышание власть вспоминала подходы Тер-Петросяна к вопросу Нагорно-Карабахского конфликта в 1997-1998 годах, считала нынешний статус-кво успехом Роберта Кочаряна, а также Сержа Саркисяна, и пыталась убедить общественность, что в случае возврата Тер-Петросяном будет реализован план “сдачи Нагорного Карабаха” 1998 года. С такой логикой за несколько дней до голосования Кочарян дал большое интервью, в котором он рассказывал о взятии Кельбаджара в 1993 году, заявив, что Тер-Петросян был против освободительных операций в Нагорном Карабахе и неоднократно пытался помешать победному шествию армянских сил[36]. Примечательно, что если раньше противников власти “уничтожали” пропагандисты, лакеи и сателлиты, то на этот раз в этом непосредственное участие принимали сам президент и кандидат в президенты от власти. В этот раз дискурс об альтернативах мира и войны также не получился, по причине размытия сути вопроса, его искажения, упрощения вопроса и превращения его в «сдачу земель», «предателя-патриота», «проигравшего-победителя».
Удивительный парадокс, но внутриармянская предметная дискуссия по карабахскому вопросу не произошла также на парламентских выборах 2017 года после апрельской войны 2016 года. Политическая сила Армянский национальный конгресс (АНК), возглавляемая Левоном Тер-Петросяном, на выборах выступала исключительно под лозунгом необходимости урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта. Казалось, что провокационная сторона политических дебатов была, повод был, и внимание общественности, естественно, должно было быть устремлено именно на этот вопрос. Однако в 2017 году повторился 1997 год: проблема была, необходимость была, срочность была, была также одна сторона дискурса, но дискурса не получилось. Не получилось, потому что не было другой стороны дискурса — тех, кто обосновывал статус-кво. Последние считали вопрос решенным и поэтому не вели дискурса насчет возможных решений. Однако, по итогам выборов 2017 года в Национальном Собрании появились партии, у которых был расплывчатый, общий и “патриотический” подход к урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта. Выражением реального восприятия общественности было то, что сила, агитирующая за идею компромисса, ровно через год после апрельской войны получила всего 25 950 голосов или 1,65% в результате голосования. Между прочим, в частных беседах после войны в 2016 году Серж Саркисян признавал, что, если конфликт не будет урегулирован, ситуация значительно ухудшится[37], но на публике он и его партия были в противоположном лагере, подпевая хору, которые квалифицировали идею компромиссов как «поражение», «сдачу земель» и «непатриотизм».
С того момента, когда люди, видевшие необходимость урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта были заклеймены “предателями”, а те, кто исключали уступки — “патриотами”, дискурс сам собой исчез. Дискурс на уровне патриотизма и предательства — это неэффективное и пустое времяпрепровождение, где нет аргументов, расчета или даже политики. Урегулирование конфликта, которое само по себе представляло собой огромный комплекс вопросов, было сужено и сведено к уровню “нинапядьства”, отодвигая на второй план важные вопросы: изменение политического влияния в регионе, пересмотр политических приоритетов держав, нарушение армяно-азербайджанского военного баланса, радикальный поворот турецкой политики и т.д.
Если “Ай дат” стал государственной политикой после 1998 года, то дискурс “предатель-патриот” поднялся до уровня госпропаганды после 27 октября 1999 года. И проблема была напрямую связана с личностью Вазгена Саркисяна, который, участвуя в смене власти в 1998 году, своим влиянием не позволял персонализировать противоречие. 29 января 1999 года на пятом съезде РПА Саркисян в своем выступлении четко говорил, что Тер-Петросян ушел со своими убеждениями, “оставив поле нам. Он ушел, оставив ответственность на нас”[38]. В том же выступлении Саркисян четко подчеркнул: “Хотя бы во внутренней политике есть мораль”. Он, несмотря на идеологическое несогласие с Тер-Петросяном, рассматривал конфликт в контексте разных политических взглядов и целенаправленно держал дискурс в политических рамках, не поддаваясь политической конъюнктуре и дискурсу «патриот-предатель». Более того, Саркисян прямым текстом признавал, что он и его идеологические товарищи выступили против варианта решения Тер-Петросяна, взяв на себя ответственность за реализацию своей программы со всеми вытекающими оттуда последствиями: «Уходя, Тер-Петросян наложил на нас большую ответственность. Мы уверены, что правда была за нами, но должны были доказать народу, что мы правы. Тут проблема ответственности»[39]:
Теракт в Национальном Собрании 27 октября 1999 года не дал возможность Саркисяну доказать свою правоту или объективно убедиться в своей ошибке. Однако, еще при жизни Вазгена Саркисяна в вопросе урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта произошли два крупных изменения, которые стали прелюдией к дальнейшим несчастьям. Во-первых, президентом Армении стал бывший президент Нагорного Карабаха Роберт Кочарян, что наложило очень негативный отпечаток на переговорный процесс, развеяв представления международного сообщества о Нагорном Карабахе, как о самостоятельном факторе и полноправной стороне конфликта, а во внутренней жизни обосновало искаженное понимание того, что вопрос урегулирован, и Нагорный Карабах безвозвратно присоединен к Армении. Во-вторых, после смены власти в 1998 году с первым же предложением по урегулированию конфликта, которое называлось “Единое государство”, Нагорный Карабах официально признавался частью Азербайджана, и армянская сторона дала свое согласие на это предложение. Приняв этот вариант, армянская сторона фактически показала свою беспринципность в двух своих основных аргументах, позволив превратить вопрос в простой, территориальный конфликт. Это была ошибка с серьезными последствиями, которая привела к возникновению следующего варианта урегулирования, идеи обмена территориями: Карабах взамен Мегри. Предполагающий прямой обмен территориями этот вариант, ставший основой переговоров, а в дальнейшем ключевой составляющей урегулирования, фактически окончательно разрушил основу аргументов армянской стороны в вопросе урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта, то есть, самоопределение вне состава Азербайджана в связи с онтологической угрозой. В результате вопрос превратился в простой территориальный спор между двумя странами. Этот необратимый ущерб уже был нанесен переговорному процессу до 27-ого октября, следовательно, каким бы честным ни было утверждение Вазгена Саркисяна о том, чтобы взять на себя ответственность и все еще доказать свою правоту, оно уже потерпело неудачу.
Роберт Кочарян и Серж Саркисян из тройки 1998 года, однако, имели возможность доказать свою “правдивость”, будучи у власти в Армении 20 лет. Отдельные неудачи и достижения этого этапа, вместе с результатам 44-дневной войны 2020 года, доказывают правоту или неправоту трио, но более объективно демонстрируются в трех основных аспектах: сумела ли Армения достаточно развиться, чтобы уменьшить военный дисбаланс с Азербайджаном, была ли сформированабезопасная среда вокруг Армении на более высоком уровне, по сравнению с 1997 годом, и, наконец, развивалась ли Армения в сфере человеческого капитала и демографии? Во всех этих трех вопросах Армения потерпела неудачи: не примирение с Азербайджаном и Турцией превратилось во вражду, армия не подверглась надлежащей модернизации, экономика осталась зажатой и коррумпированной, а эмиграция так и не прекратилась.
Со всеми этими серьезнейшими проблемами, стоящими перед государством, вопрос Нагорного Карабаха так и не стал предметом объективных дискуссий и предметных дебатов. Любые разговоры об этом либо приводились к теориям заговора, предательства, поражения, антинационализма, трусости, либо заглушались систематизированной, стабильной и мистифицирующий пропагандой непобедимости, того, что конфликт уже урегулирован, и, что у Армении самая боеспособная армия в регионе. Какими бы ни были власти 1998-2018 гг, какими бы ни были их достижения и неудачи, в одном вопросе они несут четкую и однозначную ответственность: в результате разрушения внутриармянской дискуссии по урегулированию конфликта были искажены общественные представления о конфликте и приостановлено развитие любого рационального дискурса по поиску выхода из ситуации. С одной стороны, власти лишили общественность информации о переговорах, с другой – заглушали голоса других в “патриотическом” шуме. Это и стало причиной того, что внутри страны власти говорили о нагорно-карабахском конфликте одним языком и лексикой, а за пределами страны — другим.
ЧАСТЬ 4
Двуязычная элита и двуликая политика: армянский блеф
Противоречие между сторонами Нагорно-Карабахского конфликта, прежде всего, выражалось в вопросе его толкования. Если Азербайджан представлял его как территориальный спор между двумя странами, то акцент армянской стороны делался в основном на принципе прав, в частности, на неприкосновенности права на жизнь, на онтологическую угрозу, с которой сталкивалось армянское население Нагорного Карабаха, проживающее как национальное меньшинство в составе Азербайджанского государства. Однако, если первое было легче объяснить на международной арене, то второе было несравненно сложнее. Это было обусловлено идиллией аргументации, геополитическими интересами принимающих решения держав, ресурсами Азербайджана и заинтересованностью в них отдельных государств и корпоративных кругов.
Однако, занятие 7 районов вокруг Нагорного Карабаха армянскими войсками изменило природу конфликта на разных этапах военной фазы конфликта, а также его международное восприятие. Можно сказать, что это была палка о двух концах: с одной стороны, выигрышная карта, с другой стороны, причина давления. Армянская сторона получала возможность в обмен на эти территории требовать более существенные уступки, но в то же время оказывалась под большим международным давлением. Занятие этих территорий представлялось как необходимый пояс безопасности, утверждая, что они находятся под контролем армянских сил для предотвращения милитаризации конфликта и сдерживания возможной военной агрессии против территории НК. Однако, у международного сообщества не было сомнений на этот счет: эти территории принадлежат Азербайджану, являются частью территориальной целостности Азербайджана и должны быть ему возвращены.
Совет Безопасности ООН принял 4 резолюции по Нагорно-Карабахскому конфликту, которых, среди прочего, призывали к выводу местных армянских войск с занятых ими территорий Азербайджана. Это крайне важный факт, учитывая ряд обстоятельств. Во-первых, занятые территории в армянском общественном восприятии и при не меньшем вскармливании военно-политической элиты представлялись историческими армянскими землями, а их завоевание — освобождением. То есть, в армянской действительности эти территории принадлежали не Азербайджану, а исторической Армении, и, по сути, их освобождение было шагом к восстановлению исторической Армении. Во-вторых, сужая суть конфликта и делая его пленником категорий “сдать земли” и “удержать земли”, эта ментальность придавала названным территориям символический и сакральный характер. Когда земельные компромиссы представлялись изменой, а удержание — патриотизмом, то в основе вопроса ставился принцип измены, хотя и гипотетически. Следовательно, кто смог бы вернуть врагу “армянские земли”, тем более, когда эти земли были фетишизированы, и прикасаться к ним считалось смертным грехом. Это яркое проявление требовательности в армянском обществе было результатом систематической и интенсивной ирригации, где понятие уступки ассоциировалось с примитивным предательством. Армянские сакрализованные, символизированные и покрытые патриотической вуалью представления о вышеуказанных территориях противоречили не только мнению международного сообщества, но и содержанию документов об урегулировании и договоренностям, которым власти Армении давали согласие. Для международного сообщества принцип территориальной целостности является правовой категорией, традицией и инструментом стабильности миропорядка, право на нарушение или изменение которого есть только у крупных игроков. Quod licet Iovi, non licet bovi – Что позволено Юпитеру, не позволено его быку. Эта древняя латинская поговорка лучше всего выражает концепцию двойных стандартов в международных отношениях, где, вопреки принципам “универсальной справедливости”, инструментарий обслуживания амбиций малых государств, амбиций свойственных крупным державам, не бесконечен, не говоря уже об имеющихся ресурсах.
Усиление патриотизма и несдачи этих территорий в Армении было прямо пропорционально углублению пропасти между международной и армянской реальностью, формулируя для последней ложную реальность. Это являлось как результатом пропаганды политических сил патриотического полюса, так и не было столь чуждо армянскому обществу. Другими словами, эта пропаганда нашла благодатную почву в армянских политических представлениях в силу ряда объективных реалий. Находясь веками в составе турецко-персидско-российских империй и будучи лишенным даже элементарной связи с внешней политикой, армянское общество и его политическая “элита” не только не имели опыта в этом отношении, но и не имели понятия насчет его формальной и практической стороны. 2.5-летняя Первая республика не только не успела сформировать такие общественные представления, но и ее политическая элита сама оказалась совершенно неопытной в международных отношениях, что привело к провалам Батуми и Александрополя. Находясь около 70 лет в составе СССР, Армения была “освобождена” от бремени ведения внешней политики, в то же время была лишена возможности накопления общественного опыта обращения с международными системами и их правилами игры. Когда Армения стала независимым государством, и ей пришлось самостоятельно вести свои внешние отношения, нейтрализовывать внешние угрозы и встречать вызовы извне, оказалось, что отсутствие традиций — это одновременно и отсутствие общественных базовых знаний. Отсутствие базовых коммуникаций и осведомленности оказало серьезное влияние на построение и укрепление международных отношений и манипулятивных представлений о них.
Теперь для армянского общества формировалась какая-то самоцель и ложная реальность относительно территорий, находящихся под контролем вооруженных сил Армении, которую не разделяло ни одно государство мира. Как бы иронично это ни звучало, эту идею внутреннего потребления не поддерживала и на международной арене, не защищала и правящая армянская “айдатская” элита, которая вскармливала ее внутри страны. Если Левон Тер-Петросян в своих публичных выступлениях не скрывал, что возврат этих территорий неизбежен (“Не будем заниматься самообманом и питать напрасных иллюзий, в вопросе независимости Карабаха у нас нет союзников”[40]) и надо рассчитать, чтобы уступки происходили не принудительно, а так, чтобы армянская сторона получила взамен максимум от этого, то тройка 1998г. и их сторонники публично отвергали идею уступок, убеждая, что можно не только получить больше, но и развиваться ничего не уступив. Вместе с этой особенностью представители тройки избегали публичных разговоров об уступках на внутриармянских площадках, будучи вынужденными, однако, допускать возможность уступок в разговорах с международными СМИ. Фактически формировалась двуликая ситуация, где двоемыслие (double thinking) превращалось в двойной лексикон — в закрытых международных, закулисных переговорах обсуждались территориальные уступки, в то время как на внутриармянской публичной арене они исключались, считая это предательством отказа от “войны всех армян”.
О том, что пришедшие в 1998 году к власти силы ни на одном этапе переговоров не отказывались от территориальных уступок, свидетельствуют все договорные документы, их заявления после войны 2020 года и редкие словесные оговорки во время их правления. Примечательно, что люди и партии, собравшиеся вокруг второго президента Роберта Кочаряна, которые требовали признания независимости Нагорного-Карабаха, находясь в оппозиции в 1990-х годах, придя к власти, ничего не предприняли в этом направлении и не предприняли никаких шагов для того, чтобы вопрос о независимости Нагорного-Карабаха стал повесткой дня переговорного процесса. Более того, они послушно служили проводимой политике, что подтверждает конфиденциальный дипломатический отчет о встрече деятелей АРФД с сопредседателем МГ ОБСЕ США в 2009 году Мэтью Брайзой. Говоря об урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта, представители АРФД буквально отмечали: “Временный статус Нагорного Карабаха и Лачинского коридора — это нормально, но надо чтобы четко признали то, что они больше не будут частью Азербайджана. Территории вокруг Нагорного Карабаха являются зоной безопасности от возможных военных нападений со стороны Азербайджана, поэтому АРФД выступает против их возвращения”[41]. Одновременно АРФД как нормально относилась к временному статусу Нагорного Карабаха, так и настаивала на невозможности возврата этих территорий, поскольку они являются зоной безопасности. Тогда что могли понять международные переговорщики из этой противоречивой позиции армянской стороны, чтобы попытаться добиться сбалансированного решения? Вполне естественно, что международное сообщество либо не должно было понять, либо не должно было воспринимать всерьез эти двойные утверждения и позицию. И в этом контексте главной проблемой армянской стороны было постоянное затягивание урегулирования, с логикой активного или инициативного замораживания.
Один из самых ярких эпизодов двуязычной политики, пожалуй, связан с выступлением министра иностранных дел Вардана Осканяна на встрече с армянской общиной Глендейла в 2000 году. Он говорил о об обмене территориями: “Мегри отдается Азербайджану, Лачин вместе с Карабахом отдается Армении. Через Мегри Армении дается суверенный путь, по которому Армения может вступить в суверенное общение с Ираном”[42]. В этом случае заявление министра вновь было адресовано внешней аудитории, и, согласно этой логике, народ Армении должен был оставаться в неведении. Однако, оказалось, что пресса в это время не упустила из виду заявления министра, в ответ на что МИД РА выступил с разъяснениями: “Это была очень личная, неформальная речь, которая не нуждается в комментариях”[43]. Это было поразительным доказательством того, что тема последовательно не обсуждалась во внутренней аудитории, и что слова, сказанные внешней аудитории, в основном представлялись частными, неверно истолкованными или непонятыми.
Интересным исключением было интервью Осканяна “А1+” в 2001 году, в котором он прямо заявлял, что в случае получения армянской стороной желаемого статуса Нагорного Карабаха “все оккупированные территории, кроме Лачина, должны быть возвращены”. На уточняющий вопрос, каким является желаемый статус, поскольку СМИ в это время говорили о “статусе самоуправления” (self-governing status), министр иностранных дел отказался уточнить, сославшись на дипломатическую тайну. Примечательно, что за использование термина “оккупированные территории” Осканян однажды даже попал под шквал критики со стороны “патриотического” хора, будучи вынужденным свалить вину на “неправильный перевод”. Естественно, министр столкнулся с той же атмосферой, которая была продиктована волей и последовательной деятельностью правительства.
Двуязычная политика лучше всего выражалась в документах по урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта и в публичных заявлениях властей Армении. Власть Роберта Кочаряна предпочитала не говорить о компромиссах и оккупированных территориях перед армянской аудиторией. Это было характерно для деятельности Кочаряна как в Нагорном Карабахе[44], так и в Армении. Между тем перед внешней аудиторией Кочарян в обоих случаях не скрывал, что территориальные уступки неизбежны. Одним из таких примеров является интервью, которое он дал телеканалу “Аль-Джазира’ в сентябре 2006 года. «За пределами административных границ Карабаха есть земли, оккупированные армянскими войсками. Мы многократно заявляли, что готовы вести переговоры относительно условий возвращения территорий Азербайджану, кроме коридора Лачин, соединяющего Нагорный Карабах с Арменией». Перед внутренней аудиторией Кочарян говорил о сдаче территорий задним числом. В частности, в своих мемуарах он писал, что присоединение Нагорного Карабаха к Армении через Лачинский коридор должно было произойти “в обмен на оккупированные нами азербайджанские территории и особый статус дороги в Нахичеван Нахичевань через Мегри, которая должна была контролироваться международными миротворцами”[45]. Кстати, книга мемуаров Кочаряна впервые была издана на русском языке, по сути, опять же для внешней аудитории.
Возвращение Азербайджану подконтрольных военным силам НКР территорий четко было зафиксировано во всех документах переговорного процесса. Об этом говорилось во всех резолюциях Совета Безопасности ООН, а также в последующих представленных вариантах — “Поэтапного”, “Пакетного”, “Общее государство”, всех вариантах “Мегри”, в том числе в документе Ки-Уэста, в детище Пражского процесса “Мадридских” принципах, в Казанском документе 2011 года, в российских предложениях, представленных в 2016 году («План Лаврова»), в пакетах 2019-2020 гг. Примечателен первый пакет урегулирования, представленный после того, как Роберт Кочарян стал президентом РА — вариант “Общего государства”, который был одобрен его правительством. Согласно ему, Нагорный Карабах и Азербайджан должны были образовать единое государство. Фактически Армения признавала Нагорный Карабах в составе Азербайджана, и это при том, что всего несколько месяцев назад выступившая против “Поэтапного” варианта тройка и правящая элита Нагорного Карабаха требовали в императивном порядке и в письменной форме исключить даже теоретическую перспективу включения Нагорного Карабаха в состав Азербайджана. Это было весьма примечательным обстоятельством, учитывая, что еще 8 июля 1992 года парламент Армении принял специальное решение по этому вопросу: “Считать неприемлемым для Республики Армения любой международный или внутригосударственный документ, в котором Нагорно-Карабахская Республика будет упоминаться в составе Азербайджана”[46]. Более того, в 1997 году Тер-Петросян заверял: “Армения никогда не подпишет ни один документ, на котором не будет подписи Нагорного Карабаха”[47]. А в замученном “Поэтапном” варианте Нагорный Карабах выступал как полноправная сторона конфликта, обладающая международной и признанной Азербайджаном правовой прерогативой в определении своего статуса в дальнейших переговорах.
“Мадридские” принципы, представленные сопредседателями Минской группы в ноябре 2007 года, были одобрены властями Армении и Азербайджана и стали основой для переговоров. И это произошло в ситуации, когда в Армении стартовал президентский марафон․ Действующий президент Роберт Кочарян находился в состоянии хромой утки (lame duck): второй срок его полномочий подходил к концу и, фактически, своим согласием он оставлял бремя и обязательство на нового президента, который должен был быть избран двумя месяцами позже. Данное “Мадридскому” документу одобрение было важно и с другой точки зрения: такое одобрение было озвучено той властью, которая была сформирована под лозунгами “нинапядьства” и “победы”, и в то же время во внутриполитической борьбе обвиняла главного соперника Левона Тер-Петросяна в “пораженчестве” и желании “вернуть освобожденные земли”.
Лексика, пункты и принципы “Мадридского” документа соответствовали переговорному процессу, который стартовал с начала конфликта, и его логике. Поэтому те, кто были знакомы с процессом, не находили эти принципы или положения экстраординарными: “Все азербайджанские территории вокруг НК, находящиеся под армянским контролем, будут возвращены под азербайджанский контроль. Коридор согласованной ширины будет связывать НК с Арменией. Армянские войска будут передислоцированы из Кельбаджарского района. Окончательный правовой статус Нагорного Карабаха будет определен путем плебисцита, предоставляющего населению НК возможность свободного и подлинного волеизъявления. Все внутренне перемещенные лица и беженцы с пострадавших от конфликта районов будут иметь право на добровольное возвращение. Открытые и беспрепятственные транспортные и коммуникационные связи между сторонами будут поощряться во всем регионе, включая прямой и беспрепятственный наземный доступ Азербайджана в Нахичевань, открытие всех границ и возобновление коммуникаций. Международные миротворческие силы будут развернуты”[48]․ Кстати, в апреле 2008 года, за несколько дней до ухода со своего поста, Роберт Кочарян, давший международное согласие на вышеупомянутые “Мадридские” принципы, на брифинге с журналистами заявил, что армянская сторона не должна отступать от своих требований и подходов. Более того, в случае использования Азербайджаном напряженности во внутриполитической ситуации в Армении армянская сторона должна ответить лишь ужесточением своей позиции. Он считал, что “Позиция Азербайджана вынуждает армянскую сторону к более решительным шагам, таким как признание независимости Нагорного Карабаха, подписание соглашения в сфере обороны между Арменией и Нагорным Карабахом” и т.д[49]. Поскольку он больше не собирался принимать участие в переговорах и уходил после того, как затянул переговоры на 10 лет, Кочарян убежденно настаивал, что “даже под угрозой войны нельзя идти ни на какие уступки”. Нагорно-карабахский конфликт больше не был заботой Кочаряна, у него больше не было причин быть сдержанным или осторожным. Вопрос Нагорного Карабаха через несколько дней становился головной болью следующего президента, а вне официального статуса можно было бы даже завоевать симпатии общественности смелыми антиазербайджанскими и антитурецкими заявлениями.
После спорных президентских выборов 2008 года и событий 1 марта президентом Армении стал Серж Саркисян, в первый период правления которого стартовали значительные изменения как в армяно-турецких, так и в Нагорно-Карабахских переговорах. Эти два процесса происходили параллельно: учитывая, что еще в 1990-х годах Турция обуславливала нормализацию армяно-турецких отношений урегулированием Нагорно-Карабахского конфликта или реальным сдвигом в этом направлении, такая параллель казалась естественной. Более того, власти Турции никогда не скрывали, что пока в вопросе Нагорно-Карабахского конфликта нет продвижения, нормализации армяно-турецких отношений не может быть. В этом плане казалось, что в 2008 году власти Армении рассчитали такую параллель и выстраивали, и реализовывали свою политику именно по этой логике. В июле 2008 года Серж Саркисян обнародовал инициативу по нормализации армяно-турецких отношений, в рамках которой в сентябре Армению посетил президент Турции Абдулла Гюль. В декабре в замке “Майндорф” в РФ президенты Армении, Азербайджана и России подписали декларацию[50], подтверждающую их приверженность мирному урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта, имея в основе “Мадридские” принципы. 3 месяца спустя, в апреле 2009 года, Армения и Турция публично объявили о согласовании дорожной карты в процессе урегулирования отношений, а в октябре в Цюрихе были подписаны протоколы о нормализации армяно-турецких отношений и установлении дипломатических отношений. В январе 2010 года президенты Армении и Азербайджана встретились в Сочи при посредничестве президента России Дмитрия Медведева. С точки зрения урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта эта встреча была весьма важной, учитывая процесс нормализации армяно-турецких отношений, который достиг переломного момента: протоколы были подписаны, но ожидали ратификации в парламентах. Между тем Турция четко заявляла, что ратификация не состоится до тех пор, пока не будет достигнут реальный прогресс в Нагорно-Карабахском конфликте. В это время правительство Армении столкнулось с конкретной проблемой: без прогресса в Нагорно-Карабахском конфликте, прямым следствием которого должны были быть какие-либо территориальные уступки, нормализации армяно-турецких отношений не могло быть. В данном контексте мяч находился на переговорном поле Нагорного Карабаха, и летом 2011 года стороны дошли до самых близких позиций друг друга. Ожидалось, что 24 июня в Казани будет подписан реальный документ об урегулировании, хотя внутри стран не было проведено никаких необходимых приготовлений, и общественности были в полном неведении как о положениях документа, так и о факте его подписания. Здесь, однако, договоренность не удалась, “поскольку в последний момент И.Алиев предложил более десяти поправок в текст, который в основном уже был согласован”[51]. Если статус-кво в вопросе урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта не изменился, то нормализация армяно-турецких отношений зашла в тупик. Фактически, интенсивные усилия по урегулированию 2008-2011 гг. — 14 встреч на уровне президентов, около 3 десятков встреч на уровне министров иностранных дел — закончились неудачей на обоих фронтах.
Примечательно, что власти Армении в публичной сфере, тем не менее, пытались отделить эти два процесса, о чем свидетельствует отмена запланированных заявлений министров иностранных дел в день подписания армяно-турецких протоколов. Министр иностранных дел Турции Ахмед Чавушоглу собирался говорить о нерешенности Нагорно-Карабахского конфликта, связав его с вопросом нормализации армяно-турецких отношений. Министр иностранных дел РА Эдвард Налбандян был против этого, после чего было принято решение вообще отказаться от заявлений после церемонии подписания протоколов. Безусловно, таким образом, отказавшись от заявлений, тогда удалось избежать международного скандала, однако, решало ли это вопрос дальнейшей ратификации протоколов? Или переставала ли Турция связывать два этих процесса? По сути, тогда Армения понимала, что разделить два этих процесса в реальном поле невозможно, для чего и активно участвовала в обоих. Но при этом пыталась развеять это представление во внутренних общественных восприятиях, делая вид, что они не связаны друг с другом. Таким образом, с одной стороны, в общественных кругах искусственно создавались другие ожидания, с другой стороны, углублялся разрыв между риторикой обеих сторон.
От традиционной политики “Ай дата” отклонялась и одновременно ценной была публичная деятельность Сержа Саркисяна во время подписания армяно-турецких протоколов, в частности, его встречи в Армении и диаспоре и его объяснения, и попытки убедить, почему необходимо нормализовать отношения с Турцией. Однако эта “смелость” ограничилась армяно-турецкими отношениями, и Саркисян воздержался от такой же прозрачности в вопросе Нагорно-Карабахского конфликта. Между тем, было очевидно, что главный вопрос был связан с Нагорным Карабахом, и именно сдвиг в этом вопросе обуславливал нормализацию армяно-турецких отношений. А об основных положениях документа, который был одобрен им на саммите в Казани в 2011 году, Серж Саркисян впервые заговорил только после апрельской войны 2016 года, в интервью генеральному директору Международного информационного агентства “Россия сегодня” Дмитрию Киселёву. В устном интервью Серж Саркисян говорил следующее: “А именно, армянская сторона, армянские стороны, то есть, Нагорный Карабах и Армения, оставляют те территории, которые сейчас заняты как зона безопасности, те территории, о которых азербайджанцы говорят, что они оккупированы, то есть, 7 азербайджанских районов. Оставляем эти районы и уходим”[52]. Однако в официальной письменной версии эта часть интервью была записана следующим образом: “А именно: армянские стороны, то есть, Нагорный Карабах и Армения, оставляют те территории, которые сейчас заняты как зона безопасности, те территории, о которых азербайджанцы говорят, что они оккупированы. Оставляем территории и уходим”[53]. Это заявление было в основном проигнорировано и последовательно маргинализировано правительственными СМИ и источниками информаций, а в стенографии были даже сделаны преднамеренные изменения. Этот небольшой, может быть и незначительный эпизод доказывает, как официальная пропаганда пыталась ввести общественность в заблуждение, либо, не предоставляя четкой информации, либо сообщая разнообразную, противоречивую, запутанную информации, вплоть до искажения информации.
Готовый подписать документ на саммите в Казани Серж Саркисян ни о документе, ни о его положениях внутри страны не говорил, что противоречило его собственной, высказанной еще в 2005 году на слушаниях по теме “Проблема Нагорного Карабаха: пути урегулирования” в Национальном Собрании, позиции о том, что не подготовив общественности, стороны не могут договориться за их спинами: “Компромисс означает отказ от того, что у вас есть. И никто, безболезненно, добровольно ничего не отдает. Ни один президент или должностное лицо не может подписать документ, который невозможно реализовать и который не согласован с парламентом, правительством, народом”․ Однако, в 2011 году получалось, что Саркисян либо склонен к идее обхода общественного мнения, либо не был всерьез настроен на заключение соглашения в Казани. В обоих случаях вывод один: власти Армении не считали урегулирование Нагорно-Карабахского конфликта приоритетом, что само по себе приводило к невозможности нормализации армяно-турецких отношений. Независимо от того, что это президент Азербайджана представил в Казани новые предложения и воспрепятствовал подписанию документа, суть проблемы не меняется, потому что возникает вопрос, что было бы, если бы Азербайджан не создал препятствий и подписал его.
Между тем ситуация стала походить на визит двух капризных клиентов в ресторан, когда заказ, в данном случае вариант урегулирования, представленный сопредседателями Минской группы (официантом), отвергался то Арменией, то Азербайджаном, и официант посылался за новым супом. Однако, если такое поведение было выгодно Азербайджану, то политика затягивания Арменией была более чем непонятной, учитывая, с одной стороны, факт нарушения баланса военных сил, с другой — углубление коррумпированной и нездоровой атмосферы внутри страны. Другими словами, если Азербайджан надеялся на накопление оружия и изменение статус-кво в нужный момент в свою пользу, то на что надеялась Армения цеплялась за статус-кво, если даже не создавала внутри страны атмосферы конфронтации и институтов?
В своем интервью сирийской газете “Al Watan” 22 марта 2010 года Серж Саркисян не скрывал факта уступок: “… когда народ Карабаха получит реальную возможность реализовать свое право на самоопределение, и будут созданы действенные механизмы безопасности и развития, армянская сторона может рассматривать компромисс — возврат этих находящихся вокруг Карабаха территорий Азербайджану, конечно, сохраняя связывающий Нагорный Карабах и Армению коридор”[54]. Особого внимания заслуживает тот факт, что это заявление Сержа Саркисяна также было сделано в беседе с иностранным СМИ, опять же для внешней аудитории. Более того, через год после апрельской войны, 28 января 2017 года, в поздравительном послании по случаю Дня армии уже внутренней аудитории Серж Саркисян опять говорил о важности сохранения и несдачи вышеуказанных территорий: “[Апрельские] события также очевидно показали, насколько жизненно и неизменно важное значение имеет созданный вокруг Нагорного-Карабаха пояс безопасности. Мы не собираемся вести ещё одну длительную войну на веранде и кухне нашего собственного дома. Мы это уже сделали”[55].
В очередной раз внутренней аудитории подавали информационную и идеологическую закуску несдачи “зоны безопасности”, а перед внешней аудиторией легко говорили о возвращении “7 азербайджанских районов”, триумфально продолжая порочную практику внутреннего и внешнего языков. А эта двуязычная доктрина уже в те годы начала наносить свой ущерб на международной арене, когда тезисы армянских официальных лиц и пропаганды, проводимой в Армении, успешно использовались Азербайджаном на различных международных площадках, создавая для Армении реальные проблемы. Одним из вопиющих примеров тому стало рассматриваемое в ЕСПЧ дело “Чирагов против Армении”, где армянская сторона проиграла, а при вынесении решения особое место в доказательной базе суд отвел заявлениям о “нинапядьстве” официальных лиц в Армении и политиков внутри страны[56].
Правительство Сержа Саркисяна во время парламентских выборов 2017 года воздержалось от использования возможности говорить о реальном положении дел в Нагорно-Карабахском конфликте. Представленная повестка дня АНК, как политической оппозиции, казалось, могла стать удачным спасательным кругом для власти, в плане информирования общественности об урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта и раскрытия реального положения дел не по собственной инициативе. Момент, однако, был упущен во всеобщем шуме невступления в предметную дискуссию со стороны власти, пропаганды идеологии “нации-армии” и в подходе “конфликт уже решен”.
Примечательно, что во время второго президентского срока Саркисяна, когда представители международного сообщества говорили об урегулировании конфликта и подчеркивали положение о возвращении территорий вокруг Нагорного Карабаха, власти Армении заявляли, что это заявления отдельных лиц, и не выражают сути переговоров, как, например, в случае с американскими сопредседателями МГ Джеймсом Уорликом, Мэтью Брайзой, французским сопредседателем Бернаром Фасье, российским сопредседателем Владимиром Казимировым и другими. Это был, по сути, большой обман, направленный на внутреннюю аудиторию: как могли президенты США, России и Франции говорить о компромиссах, их представители, сопредседатели Минской группы, раскрывать детали урегулирования, если это все являлось всего лишь индивидуальной позицией, далекой от сути переговоров? Фактом является то, что эти утверждения делались с целью еще раз ввести в заблуждение армянское общество, не раскрывать истинного характера переговоров и удерживать внутреннюю аудиторию в ложной реальности. Это обстоятельство дополнительно подчеркивается той особенностью, что о земельных уступках власти Армении говорили в беседах с международными СМИ, а перед внутренней аудиторией либо размазывали суть вопроса, либо прибегали к риторике “нинапядьства”.
ЧАСТЬ 5
Армянская мечта: сохранение статус-кво
Политическая выборка 1988 и 1998 годов, Карабахское движение и провал решения Нагорно-Карабахского вопроса, обусловила направление развития Армении, обслуживая ее, производя и извлекая из нее как внешнюю политику государства, так и внутриобщественные отношения. Внутриобщественные взаимоотношения и государственные, политические, экономические, культурные, социальные институты стали развиваться в русле сделанного выбора. Такая выборка в первую очередь обусловила суть политической системы Армении, которая особо не блистала своей качественной сущностью до “схизмы” в 1998 году. Если на старте Карабахского движения в 1988 году и в начале 1990-х годов политические организации и индивидуумы вели идеологически активную дискуссию друг с другом по существенным вопросам, то после подписания соглашения о прекращении огня в 1994 г., идеология дискурса трансформировалась в рутину, адаптируясь к ситуации, когда стратегическое противостояние подчинилось текущему политическому дивиденду. Электоральный цикл 1995-1996 годов способствовал не развитию политических организаций, идеологических союзов и формированию перспективных союзов, а привел к возникновению конъюнктурных единиц, объединению вокруг различных личностей по воле случая и узкой, являющейся самоцелью борьбе за власть. Кроме того, что избирательный этап, который был прекрасным поводом для политических дебатов, не послужил своей цели, он также провалился как инструмент построения демократического общества, отодвинув в сторону функцию Конституции как основы развития государства и политическую конкуренцию, вытекающую из этого восприятия.
Неразвитая политическая система, истерзанная во время избирательного этапа 1995-1996гг., полностью встала на путь деградации после антидемократического переворота 1998 года и теракта 27 октября 1999 года, что привело к запустению политического поля, без содержательной ругани, срастанию бизнеса и политики, осквернению политических организаций, отчуждению гражданина и государства, извращению механизма выборов, искажению функций государства, превращению государства в потребительский быт, криминализации общественных нравов, и как конечный результат, к деполитизации политики. В таких реалиях и в де-факто деидеологизированной, деполитизированной и превращенной в “общинный” офис политической системе, естественно, не могло быть здорового и реального разговора о Нагорно-Карабахском конфликте и о решениях его урегулирования. Поэтому, естественно, тема конфликта должна была либо быть отодвинута на второй план, либо превращена в предмет узкополитического манипулирования, эквивалентного политическому дискурсу, нравам, ценностям, условиям и реалиям.
Переходный этап политической власти в 1998-1999 годах, можно сказать, завершился в мае 2000 года, когда президент Роберт Кочарян отправил в отставку премьер-министра Арама Саркисяна и министра обороны Вагаршака Арутюняна, покончив с двоевластием, полностью подчинив себе власть. Итоги президентских и парламентских выборов 2003 года исключительно гармонировали с политическим интересам президента. В политической системе, которая обрела новую форму, по сути, не было баланса в лице однополярной власти и оппозиции, превратившейся в “руины”. Однополярная, пирамидальная власть имела свою экономическую и политическую опоры, а законодательная и судебная власть были прямыми производными от исполнительной. Были четкие правила игры, которые гарантировали связь всей общественно-политико-экономической системы с президентом и его ближайшим окружением, с четкой повесткой и целью сохранения власти. Состояние запустения политического поля страны время от времени нарушалось мероприятиями внутривластных реорганизаций и перераспределения сфер влияния. В таких условиях у такой власти не было обязанности, необходимости или принуждения обсуждать что-то и вести диалог с общественностью. Следовательно, политические проблемы Армении, в частности, отношения с соседями, безопасность, Нагорно-Карабахский конфликт, состоятельность политической системы и т.д., отодвигались на второй план посредством общего шума или информационных манипуляций. Поэтому, пожалуй, только в параллельном космосе власти могли добровольно обратиться к этим вопросами, тем более, найти решения или представить общественности реальное положение дел. Это бремя могли бы взять на себя политические акторы, которые, однако, в лучшем случае предпочитали играть по правилам игры власти, не выходя из зоны комфорта (comfort zone). Превращенное в пустыню политическое поле и отсутствие дебатов имели необратимые последствия, в первую очередь, на внутриармянское общественное восприятие Нагорно-Карабахского конфликта, переформировав их так, как будто такой проблемы больше нет, как будто проблема уже была решена.
Это отчуждение началось с закулисной отставки президента в 1998 году, отказа от обсуждения причин этого в Национальном собрании и полного игнорирования вопроса Нагорно-Карабахского конфликта на внеочередных президентских выборах 1998 года. То есть, важнейший внешнеполитический вопрос Армении, который стал причиной отставки чиновника с первичным мандатом – президента республики, не стал предметом публичного обсуждения. Это было первое осязаемое проявление перехода политической жизни Армении от публичной к закулисной. Вопрос был напрямую связан с безопасностью государства, перспективами развития, по сути, это был национально-государственный выбор, но решался он на уровне молчаливого, закулисного выяснения отношений элиты. Выборы нового президента, в свою очередь, прошли без вопроса Нагорно-Карабахского конфликта. Исторический парадокс заключался в том, что выборы происходили в результате внутреннего кризиса, вызванного Нагорно-Карабахским конфликтом, но мероприятия по его преодолению не включали дискуссии о причинах и решениях.
В 1998-2020 гг. политическая жизнь Армении почти полностью была сосредоточена на внутренней повестке дня. Даже апрельская война 2016 года не смогла изменить внутриполитический дискурс, чему существенно способствовала власть того времени, пропагандируя по всем своим каналам, что армянская сторона выиграла четырехдневную войну своим выбором статус-кво, и, что эта “победоносная” политика должна продолжаться. Эта пропаганда, фактически, быстро преодолела первую шоковую реакцию войны и кристаллизировала политику статус-кво, “подтвердив” ее правильность. Локомотивом пропаганды снова была власть, которой аккомпанировал хор “нинапядьства”.
В 2020 году, объясняя апрельскую войну, Серж Саркисян вновь подтверждал ее как победу։ “Для меня это никогда не было вопросом, поскольку, исходя из результата, уверен: это наша победа, победа всех нас”[57]. Анализ причин и последствий войны, переосмысление опыта и оценка изменений реалий на общественном уровне так и не состоялись, заполняя образовавшийся вакуум элементами пафоса и глобального заговора. Эта пропаганда создала большую иллюзию того, что армянская сторона даже после 20-летнего перерыва сохраняет военный баланс, и на деле доказывала правдивость политики статус-кво, придавая этим “доказательствам” новый импульс статусу-кво.
Однако переговорный процесс после апрельской войны 2016 года отличился активизацией посреднических усилий российской стороны. Вторую встречу президентов Армении и Азербайджана после апрельской войны организовал президент России Владимир Путин, перенеся повестку дня урегулирования конфликта из Вены в Санкт-Петербург. Если повесткой Венской встречи 20 мая 2016 г. было внедрение механизмов мониторинга для исключения эскалации[58], то тематическая составляющая повестки на встрече в Санкт-Петербурге 20 июня 2016 г. была значительно больше: “Состоялся обстоятельный обмен мнениями по сущностным аспектам урегулирования. Главы государств констатировали достижение взаимопонимания по ряду вопросов, решение которых позволит создать условия для прогресса в Нагорно-карабахском урегулировании. Президенты отметили важное значение своих регулярных контактов по Нагорно-карабахской проблематике и договорились продолжить их в таком формате в дополнение к работе сопредседателей Минской группы ОБСЕ”[59].
При такой договоренности стороны, по сути, намекали между строк, что процесс урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта движется достаточно быстро, в ожидании конкретных решений. Министр иностранных дел России Сергей Лавров, посетивший Баку 12 июля 2016 года, заявил, что в вопросе карабахского урегулирования “стороны как никогда близки к перспективе успеха. По понятным причинам мы не публикуем детали этих идей, которые обсуждались на встрече в Санкт-Петербурге. Россия и Азербайджан обсуждают конкретные шаги, которые должны и могут привести к урегулированию Карабахского конфликта”[60]. Фактически, Россия быстро взяла под свое крыло возобновившийся после апрельской войны переговорный процесс, сделав вышеупомянутые “конкретные шаги” в урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта альтернативой внедрению механизмов мониторинга. Заявление сопредседателей Минской группы ОБСЕ на встрече президентов 16 октября 2017 года в Женеве больше никак не касались введения механизмов мониторинга и расследования, своим сдержанным заявлением сопредседатели фактически отменили даже Венскую повестку: “Встреча прошла в конструктивной атмосфере. Президенты договорились принять меры по активизации переговорного процесса и предпринять дополнительные шаги по снижению напряженности на линии соприкосновения. Сопредседатели выразили удовлетворение этими прямыми переговорами, которые состоялись после длительного перерыва. Они по-прежнему готовы работать со сторонами по посредничеству в мирном урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта путем переговоров”[61].
Однако если Азербайджан и Россия обсуждали “конкретные шаги, которые могли бы привести к урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта”, то Армения не проявляла особой активности в этой повестке. Усиление правительственной пропаганды замораживания Апрельской войны и сохранения статус-кво были сопровождены в Армении заслуживающих внимания действиями двух радикальных полюсов оппозиционного поля, влияние которых в плане генерации общественных настроений было не менее ценным в чем тайная или публичная пропаганда власти. Самопровозглашенная группа “Сасна црер” после апрельской войны, 17 июля 2016 года, совершила вооруженное нападение на полк ППС в Ереване, захватила его, объявив “вооруженным восстанием”, оправдывая его состоянием страны: “Предательство по сдаче освобожденных посредством войны территорий Арцаха для сохранения власти Сержа Саркисяна станет последним гвоздем в крышку гроба нашей государственности. Главным мотивом восстания является стремление гарантировать целостность Арцаха и безопасность народа Арцаха”[62]. Несмотря на то, что вооруженная группа сложила оружие 31 июля, столкновения в Ереване за последние 13 дней вызвали новую негативную волну в отношении властей, на социально-психологическом уровне связывая их с уступками в Нагорно-Карабахском конфликте. Естественно, когда симпатии общественности между вооруженной группой и незаконной властью были на стороне первого, то любая политика второго, особенно, урегулирование конфликта, должна была восприниматься негативно. Вторым важным событием на оппозиционном полюсе во время захвата полка патрульно-сторожевой службы полиции Армении стало заявление лидера партии “Гражданский договор” Никола Пашиняна во время митинга в поддержку этого акта и с требованием отставки Сержа Саркисяна, о том, что за кулисами идут реальные процессы по урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта: “Левон Тер-Петросян сформировал союз с Сержем Саркисяном для реализации так называемого плана в карабахском вопросе, в дипломатических кругах более известного как “план Лаврова”. Это позорное и унизительное решение для Армении и соглашаться на такое решение позорно не только для первых лиц, но и для каждого гражданина Армении. Говорить о компромиссе в атмосфере агрессивного поведения Алиева, значит говорить о капитуляции Республики Армения и Нагорно-Карабахской Республики. Но мы не допустим капитуляции Армении и Нагорного Карабаха”[63].
Повестка оппозиционных полюсов, исключающая компромиссы, добавляла новый этаж в архитектуру статус-кво. После апрельской войны сложилась такая ситуация, при которой Россия активизировала свои посреднические усилия и проталкивала российские “Лавровские” предложения, по которым у Азербайджана и России, по крайней мере, на публичном уровне, была политически согласованная позиция, в то время как в Армении отношение было неоднозначным. Власти публично не говорили об этом вопросе, укрепляли политику статус-кво своими пропагандистскими инструментами, а две радикальные оппозиционные полюса выступали категорически против варианта компромиссов. Среди армянских политических сил АНК, во главе с Левоном Тер-Петросяном, был единственным, кто призвал пойти навстречу предложениям посредников. Позиция Тер-Петросяна, будучи единственной в своем роде, одновременно подвергалась широкой критике со стороны других оппозиционеров. По сути, и в этом случае он снова вел монолог, а предостережения для главных акторов политического поля уже стали привычными, а для общества — оторванными от их повседневной жизни. По мнению Тер-Петросяна, срочность урегулирования конфликта была обусловлена реальным изменением политики России, основой которой уже было не столько сохранение статус-кво 1990-х годов, сколько построение нового статус-кво, основанного на новом сформулированном балансе, силе. Основной политический класс Армении, как хор коллективного статус-кво, не только не заметил изменения в политике России и архитектуре нового статус-кво, но и продолжил порочную практику внутреннего и внешнего языков.
Между тем Тер-Петросян впервые публично высказался об этом изменении в опубликованной 26 ноября 2015 года статье по случаю конституционных изменений в Армении, отметив: “Спустя примерно 25-летний перерыв мир вступает в новую фазу холодной войны, одним из очагов которой вновь станет Ближневосточный регион. Ее предзнаменование уже здесь. С рвением втягиваясь в водоворот сирийских событий и укрепляя отношения с Ираном, Россия раскрывает свои долгосрочные стратегические интересы в регионе. В таком случае очевидно, что для того, чтобы обезопасить свой тыл, он вскоре предпримет серьезные шаги по укреплению своих позиций на территориях, непосредственно примыкающих к Ближнему Востоку. Так как одной из таких территорий, пожалуй, даже самой важной является, естественно, Закавказье, Россия сделает урегулирование Карабахского конфликта и нормализацию армяно-азербайджанских отношений одним из своих приоритетов, о чем свидетельствуют, в частности, недавние визиты Лаврова в Баку и Ереван. Речь идет совсем не о навязывании Россией нового плана урегулирования Карабахского конфликта, а лишь о придании нового импульса созданному усилиями сопредседателей Минской группы плану, основанному на “Мадридских” принципах”[64]. Если предостережения Тер-Петросяна были чужды оппозиции и обществу, которые не знали о реальном положении дел, то опять же дело обстояло иначе с властью.
3 ноября 2021 года, спустя почти 6 лет после референдума по конституционным поправкам, Тер-Петросян опубликовал свое секретное письмо Председателю Конституционного суда Республики Армения Гагику Арутюняну от 28 ноября 2015 года, в котором без дипломатических формальностей настаивал: “В случае углубления международной напряженности и эскалации ситуации на Ближнем Востоке России придется укреплять свою военную базу в Армении и отсюда также принимать участие в военных действиях в Сирии и Ираке. Это означает, что антироссийские силы будут рассматривать Армению и ее дипломатические представительства за рубежом как враждебную территорию, и они могут стать одной из целей исламского терроризма. Россия будет стремиться обеспечить свое военное присутствие также в Азербайджане, которое, как и в 1920-21 годах, будет возможным только при условии решения Карабахского вопроса на выгодных для последнего условиях”. В ответ Гагик Арутюнян передал: “Серж ознакомился с письмом. Твои опасения вполне обоснованы. Однако откладывать референдум юридически больше невозможно”[65]. Других подробностей на публичном уровне не известно, но это наставление и ответ властей сами по себе в целом и в контексте развития положения вещей, в частности, довольно красноречивы. Легкомыслие и поведение власти — игнорирование внешних вызовов и сосредоточение внимания исключительно на внутриполитической жизни — было как минимум классической политической безответственностью.
То, что армянские власти жили исключительно внутренней повесткой и считали себя свободными от внешних вызовов, проявлялось в сверхпассивном поведении по отношению к урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта. Казалось, что конфликт является головной болью России или в лучшем случае совместной головной болью России и Армении. Стоит отметить, что после Апрельской войны 2016 года во время торжественной части встречи с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым Серж Саркисян задал совершенно неожиданный публичный вопрос: “Мы были убеждены, что, на самом деле, этот вопрос может решаться только лишь на основе компромисса, мирным путем, но сегодня имеем то, что имеем. Поэтому для меня крайне важна Ваша точка зрения, почему, все-таки, это произошло. Конечно, мы имеем свое видение, но Вы гораздо больше информированы, и поэтому будем благодарны, если Вы обозначили бы Ваше видение»[66]. Кстати, с июля 2018 года премьер-министр Армении Никол Пашинян неоднократно публично заявлял, что “Я уверен и, думаю, что все мы знаем, что Россия может не допустить войны, следовательно, я не могу поверить, что Россия допустит войну или Россия не будет использовать свои рычаги для сдерживания Азербайджана от провокации”[67].
Кульминацией политики властей Армении игнорировать внешние вызовы и жить внутриполитической жизнью стало выступление Сержа Саркисяна 2 февраля 2016 года. В 2013-2016 годах Саркисян, всецело сосредоточившись на очистке внутриполитического поля страны от своих оппонентов, лишь время от времени вспоминал о внешних вызовах из-за обострения ситуации границы. За это время ему удалось не только убрать с политического поля основного оппонента, необратимо ослабить претендующую на власть внутривластный полюс, разделить поле оппозиции, но и создать объективные предпосылки для сохранения власти после своего президентства, которое заканчивалось в 2018 году. Разве не было естественным, что Серж Саркисян, с ювелирной точностью преодолевший мартовские события 2008 года на внутриполитической арене и навсегда вытеснивший из борьбы за власть оппозицию и внутривластный полюс, должен был чувствовать себя более уверенно во внешней политике, а в отношении урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта занять более бескомпромиссную позицию? Освободившись от внутриполитических ограничений, администрация Саркисяна вновь отдавала дань внутриполитической повестке и пыталась оправдать политику статус-кво. Считая основными проблемами Армении внутренние проблемы, а действия внешних противников — неэффективными, Саркисян не только подтверждал политику Кочаряна, которая защищала статус-кво, но и давал новое, армянское представление статусу-кво: “Мы в этих условиях живем уже 25 лет. К этим условиям мы уже адаптировались и приспособились. Мы не связываем и не будем связывать возможности нашего прогресса с решением этих проблем. Мы должны смириться с той мыслью, что восточнее Мартакерта и Мартуни и западнее Гюмри и Армавира у нас нет каких-либо настоящих партнеров. Мы до сих пор жили без них, более или менее обеспечивая темпы развития. Давайте считать, что там бездонное и непроходимое болото”[68]. Как внутриполитическая повестка она, возможно, уже стала консенсусной для армянского общества и большинства политических сил, являющихся ее представителями (консенсус — 1), но насколько эта концепция соответствовала геополитической ситуации этого времени (например, противостояние Запада и России), меняющимся реалиям в регионе (например, военно-политическое возрождение Турции) и в какой-то степени обусловленной ими новой политике России? Была ли изолированная Армения в состоянии противостоять вызовам нарушенного военного баланса в болотах, указанных Саркисяном, которые через 2 месяца после выступления, 2 апреля 2016 года, выстрелили ранним утром. Для армянской общественности, которая научилась жить со статусом-кво в течении десятилетий, привыкла к нему и была, как говорил Саркисян, в “привыкшем и адаптированном” состоянии апрельская война 2016 года разразилась совершенно неожиданно: война и ее последствия показали, что ситуация в регионе изменилась и статус-кво предыдущих лет дал трещину. Однако, это обстоятельство, как показали последующие 5 лет, не получило должного внимания со стороны армянской политической элиты. Более того, после апрельской войны власти Армении не только не попытались найти работающие и осуществимые решения по урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта, но и вернули внутриполитический дискурс в поле “нипядьства”.
На выборах, состоявшихся ровно через год после апрельской войны 2016 года, вопрос безопасности, войны и Нагорно-Карабахского конфликта был полностью маргинализирован. Ни одна из политических сил, участвовавших в выборах, кроме АНК, не только не видели острую необходимость урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта, но и явно были против компромиссов. История повторялась уже в который раз: вместо диалога и дискуссий по Нагорно-Карабахскому конфликту опять были либо многоречивость, когда все партии отвергали предпочтение Тер-Петросяна по урегулированию конфликта и не представляли своего видения, либо монолог, когда утверждения Тер-Петросяна не подвергались таким же контраргументам, оставались без ответа. Позиция власти опять была примечательной։ спустя год после апрельской войны власти снова стали цепляться за политику статус-кво и отказались от переноса процесса урегулирования конфликта во внутриполитическую жизнь, не вступая в предметную дискуссию по урегулированию конфликта, а также, не представляя реальное положение вещей за столом переговоров.
Рассматривая апрельскую войну как обычный эпизод конфликта, а во внутриполитической жизни представляя ее как провал планов врага и победу, власти вернули страну в довоенную действительность как с политических, так и с официальных позиций (манипулятивные комментарии к документу на столе переговоров и самим переговорам, избегание дискурса об урегулировании конфликта, разработка концепции “нация-армия” и попытка ее популяризирования). Фактически, Армению вынуждали жить в собственном времени, тогда как среда вокруг Армении уже изменилась, а политика великих держав вступила в фазу геополитических пересмотров.
Выборы в Национальное Собрание РА 2017 года завели в необратимый тупик внутриармянский дискурс об урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта. Политика сохранения статус-кво, начатая в 1998 году, достигла своего апогея, когда даже после четырехдневной войны у политических, общественных, культурных, научных деятелей и организаций Армении не было больше альтернативы. Был выбран путь — развиваться без компромиссов и с бременем конфликта, который местами преподносился так: без наличия конфликта Армения не может существовать. И этот подход в абсолютной общественной гармонии уже был принят как образ жизни. Если это считать естественным в случае общества, живущего с бременем повседневных проблем, то это было неприемлемым для политической элиты. Если общество было жертвой психологического и идеологического насилия, то политическая элита — власть и оппозиция (консенсус-1), авторами этого насилия — фидаиский, оркестр патетического патриотизма.
Превращая сохранение статус-кво в главную политическую цель в региональной политике Армении, превращая государство в региональный балласт, потребителя безопасности, объявляя враждебные государства болотами и создавая ложную повестку собственного существования, игнорируя геополитические изменения, происходящие вокруг Армении, притупляя бдительность у народа и навязывая представления о международных отношениях, основанных на провинциальном патриотизме, политический класс сделал Армению пленницей статус-кво Нагорного Карабаха, тем самым обрекая государство на каприз момента, потому что статус-кво мог быть изменен в любое время даже руками мелких и средних акторов.
ЧАСТЬ 6
Революция 2018 года։ “Над пропастью во ржи”
В апреле-мае 2018 года в результате огромной волны протестов и большого народного восстания в Армении произошла мирная смена власти. Цепь годами несостоятельности выборов, как орудия смены власти, была разорвана: Серж Саркисян подал в отставку с поста премьер-министра РА, большинство РПА в Национальном Собрании вместо него избрало главой государства лидера национального движения Никола Пашиняна. 7 месяцев спустя этих революционных событий на внеочередных парламентских выборах блок во главе с Николом Пашиняном получил конституционное большинство и полный контроль над законодательной и исполнительной ветвями власти. Таким образом, в Армении завершился этап транзита власти — освободив почти все сферы страны от болотной стагнации. При этом, однако, застойная стагнация превратилась в состояние какого-то замешательства, в стороне не остался и процесс урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта.
Нагорно-Карабахский конфликт, с потенциалом онтологической угрозы, приобретал особый приоритет над другими вопросами. Однако, в новых условиях оно, по сути, не было воспринято как приоритетное. Нагорно-Карабахский конфликт в восприятиях новой власти в лучшем случае был одной из проблем, пожалуй, неприоритетным или возложенным неприятным ритуальным долгом, во что и превратились переговоры, реализуя национальную мечту о сохранении статус-кво.
В предыдущем этапе любой внутриполитический бунт в Армении всегда подавлялся “обоснованием” ненанесения вреда Нагорному Карабаху. Когда борьба оппозиции угрожала позициям власти, последняя тут же напомнила о нерешенности конфликта и требовала “не лить воду на мельницу Азербайджана”. Это был, пожалуй, единственный момент, когда власть, сформированная после 1998 года, добровольно вспоминала о конфликте, фактически, по логике шантажа. Протесты 2018 года не стали исключением: представители власти тогда прямым текстом предрекали войну. Эти “озабоченности”, однако, вскоре трансформировались в системную и организованную обвинительную кампанию по “сдаче земель”, когда к разожженному с первых дней премьерства Пашиняна костру пропаганды постоянно подливали масло, что, якобы, он стал премьер-министром Армении, чтобы испортить армяно-российские отношения и сдать Карабах.
В этом контексте ключевым событием стала договоренность между премьер-министром Республики Армения и президентом Азербайджана 28 сентября 2018 года об ослаблении военной напряженности на линии соприкосновения. Эта договоренность, известная как “Соглашение Душанбе”, превратилась в байку, легенды и вымыслы армянских оппозиционных кругов, пропагандирующих, что правительство Армении пообещало передать Карабах, взамен чего прекратились систематические пограничные трения и перестрелки. Эта пропаганда оставила тяжелый осадок, с одной стороны, подталкивая армянские власти к ужесточению позиций в отношениях с Азербайджаном, с другой стороны, создавая атмосферу тревоги и беспокойства в армянском обществе. Эта пропаганда оказала огромное влияние на позиционирование правительства во внутриполитической жизни, что отразилось на действиях Армении в процессе мирного урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта. Эта провокация, конечно же, не оправдывает поведения и ошибок армянских властей на переговорах, которые были наделены мандатом на их ведение и политической и юридической ответственностью, поэтому их задачей также было нейтрализовать или избежать этих побочных эффектов.
Пропаганда, в которой Никола Пашиняна обвиняли в продаже Нагорного Карабаха, велась по многим СМИ, социальным сетям, даже открытыми выступлениями конкретных людей, барабаня на публике, что Пашинян намерен вернуть земли Азербайджану. Эти утверждения “обосновывались”, прежде всего, тем, что, якобы, Пашинян является “крестником” Тер-Петросяна и носителем его мыслей по урегулированию конфликта. Пропаганда была более чем примитивной — Пашинян был в команде Тер-Петросяна, поэтому он его единомышленник. И было неважно, что раньше в команде Тер-Петросяна были также Роберт Кочарян и Серж Саркисян — «бывшая официальная» пропаганда об этом, конечно же, молчала.
Давид Шахназарян, который был 3-им в предвыборном списке РПА на досрочных парламентских выборах 2018 года, например, был самым активным в дискурсе “сдачи земель”, уверяя, что договоренности в Душанбе выгодны только Азербайджану, что последний получил территориальные и позиционные преимущества на нахичеванском направлении. По его словам, политика, которая проводилась в вопросе Карабаха, была обусловлена не неопытностью нового правительства, а четко спланированной политикой с формулой “власть в обмен Нагорного Карабаха”.
В этой связи наиболее интересным было заявление Сержа Саркисяна 25 февраля 2020 года, который, обращаясь к группе граждан, пришедших поддержать его во дворе суда, говорил: “Независимость Нагорного Карабаха превыше всего. Нагорный Карабах никогда не будет в составе Азербайджана. Это было высшей целью моей жизни, она будет сопровождать меня до конца, везде”[69]. Внешне казалось совершенно нелогичным и непонятным, какое отношение имеет коррупционное дело Саркисяна к нахождению Нагорного Карабаха в составе Азербайджана? Между тем это заявление являлось идеальным выражением атмосферы в Армении и руководящим лозунгом: власти пытаются сдать Карабах, за что преследует бывших чиновников, второго и третьего президентов. Вышеупомянутое заявление Сержа Саркисяна было одним из крупнейших в психолого-пропагандистской кампании, подкрепленной сотнями систематических и многоуровневых публикациями его сторонников и действующей против правительства прессы. Это, с одной стороны, создавало настроения, что власть находится в каком-то заговоре, с другой, углубляло экстремистские настроения в обществе, склоняя их к “нинапядьству”. В условиях этой пропаганды ни одно общество не могло самостоятельно прийти к идее компромисса в конфликте, тем более армянское общество, годами жившее в условиях фальсификации выборов, иллюзорной и имитации реальности. И здесь, в первую очередь, проявилась компетентность и ответственность правящей элиты.
Исторической парадоксальностью является то, что в сдаче Карабаха обвиняли то правительство Армении, которое заняло самую бескомпромиссную позицию в вопросе по сравнению с предыдущими. Во время первых выборов премьер-министра РА Никол Пашинян совершенно открытым текстом заявлял, что не видит необходимой атмосферы для урегулирования конфликта։ “Отказ Азербайджана признать право народа НКР на самоопределение не оставляет места для компромисса”. Априори, такой подход имел право на существование. Но когда этот подход лежал в основе позиции государственного деятеля, ведущего переговоры по урегулированию конфликта, и, фактически, ставился как предварительное условие, адресованное международному сообществу, все это не могло не создать проблем в переговорном процессе. В своей позиции Пашинян привязывал вопрос приемлемости компромисса со стороны Армении с конкретными обязательствами Азербайджана. Если раньше, по крайней мере, в закулисном переговорном процессе, уступки одной стороны должны были сбалансироваться уступками с другой стороны, то сейчас Армения требовала от Азербайджана публично сделать свою самую принципиальную уступку, после чего только армянская сторона была бы готова обсуждать собственные уступки.
Ради справедливости отметим, что в условиях военно-патриотического пафоса такие заявления не были услышаны должным образом: с одной стороны они приписывались популизму, с другой стороны считались закономерными, так как рассматривались в контексте «победной» карты апрельской войны. Но вся проблема состояла в том, что лидер Армении фактически выступал с позиций радикального перелома переговорного процесса, когда он выводил на международную арену то, что говорилось и пропагандировалось внутри Армении около 20 лет. Это, конечно, не исключительное или предосудительное явление в исторической ситуации, если делающая это сторона имеет достаточные ресурсы для обслуживания этой повестки. В данной ситуации вопрос был иной: был ли Пашинян в состоянии после того, как стал премьер-министром и получил полную информацию о реальном положении страны, в силу объективных условий поменять свое мнение как кандидата на пост премьер-министра и сделать его соответствующим существующим реальным возможностям?
Вопрос восстановления трехстороннего формата регулирования Нагорно-Карабахского конфликта был определен правительством РА в качестве целевого приоритета. Пашинян сказал об этом на следующий день после избрания премьер-министром РА, когда посетил Нагорный Карабах: “Как может этот формат переговоров решить вопрос, если одной ключевой заинтересованной стороны нет за столом? Важнейшим компонентом решения проблемы являются переговоры в правильном формате”[70]. Это было вполне рациональное действие с точки зрения восстановления состояния дел и целостности процесса урегулирования, учитывая, что исключение Нагорного Карабаха из переговоров Робертом Кочаряном было большим подарком для Азербайджана с точки зрения представления конфликта как территориального спора между двумя странами. Однако, этот шаг новой власти шел вразрез с международным аргументами Армении и ресурсами их обслуживания. Ослабленные с годами позиции Армении, дисбаланс в вооружении с Азербайджаном и склонность международного сообщества к уже двустороннему формату сделали эту цель недостижимой. Пашинян считал, что Армения не могла выступать от имени Нагорного Карабаха, заявляя, что без прямого участия НКР конфликт не может быть урегулирован. Эта позиция, однако, не получила никакого международного положительного отклика. Так, 9 марта 2019 года сопредседатели Минской группы ОБСЕ выступили с заявлением, в котором настоятельно призывали стороны “воздерживаться от заявлений и действий, которые предполагают существенные изменения ситуации на местах, предвосхищают исход или создают предусловия переговоров, требуют односторонних изменений в формате без согласия другой стороны, либо указывают на готовность по возобновлению боевых действий”[71]․ Это заявление было крайне необычным, поскольку представляло собой не только доказательство закулисной напряженности, но и его публичного появления. Однако, этот эпизод не внес никаких изменений в политику Армении в отношении Нагорного Карабаха. 16 февраля 2020 года премьер-министр РА Никол Пашинян в своем посте в социальной сети Facebook представил позицию армянской стороны, назвав ее “Мюнхенскими принципами”: “1. Нагорный Карабах получил независимость так же, как и Азербайджан. 2. Нагорный Карабах является стороной конфликта и переговоров, без которого урегулировать конфликт невозможно. 3. Нет территорий, есть безопасность: Нагорный Карабах не может уступить свою безопасность. 4. Невозможно разрешить конфликт одним-двумя действиями։ в переговорном процессе нужны «микро-революции», потом «мини-революции», потом прорыв. 5. Любое решение Нагорно-Карабахского конфликта должно быть приемлемым для народа Армении, народа Нагорного Карабаха и народа Азербайджана, и Армения и Карабах готовы приложить серьезные усилия для поиска такого решения. Азербайджан также должен продемонстрировать такую готовность. 6. Нагорно-Карабахский вопрос не имеет военного решения. Если кто-то скажет, что вопрос имеет военное решение, то народ Карабаха скажет, что он давно был решен»[72].
При таком подходе Армения, фактически, не только не разделяла мнение сопредседателей Минской группы, но и определяла четкий выбор позиции “нинапядьства” — либо конкретное пакетное решение и решение статуса, либо сохранение статус-кво. С такой лексикой премьер-министр Армении, фактически, отменил проводимую с 1998 года двуязычную политику, и выступил с одной и той же лексикой перед внутренней и внешней аудиториями. Если в 1991-1998 гг. внутреннюю речь правительства приводили в соответствии с внешней, то после 2018 г. внешний лексикон стал приводиться в соответствии с внутренним. Из-за этого выбора не только армяно-азербайджанские позиции стали существенно различаться, но и образовалась брешь консенсуса в восприятиях государств-посредников и Армении. Это, безусловно, было несравненно честным поведением, чем отправка разных сообщений внутренней и внешней аудиториям и, по сути, обман, но оно не только не снижало риски безопасности, но и методологически противоречило политике статус-кво, выбранной как ситуативное предпочтение.
Разрыв позиций Армении и международного сообщества во многом стал очевиден на совместном заседании Советов безопасности Армении и Нагорного Карабаха 12 марта 2019 года в Степанакерте. Тогда Премьер-министр РА открыто высказался о находящихся на столе принципах, по сути, предъявив международному сообществу требование разъяснить их, чтобы конфликтующие стороны не комментировали каждый по-своему. Этот шаг можно было бы считать примером прозрачного управления на внутриполитическом уровне, но все-таки, какой сигнал он посылал международному сообществу и как способствовал перспективам мирного урегулирования конфликта: “А что могут означать эти принципы на практике, и кто имеет право их интерпретировать? Основой для переговорного процесса должны стать положения, не оставляющие возможностей для разночтений”[73]. Разве не было понятно, что любой принцип и решение должны были преподносить в Армении как победу армянской стороны, а в Азербайджане — как азербайджанской. И, наконец, если принципы должны были быть уточнены для исключения неверного толкования и, соответственно, до типичного уровня пакетного решения, то как с точки зрения международного права, так и военно-политического баланса на тот момент они были бы как минимум не проармянскими, как уже в 2021 году заявлял премьер-министр Пашинян постфактум, представляя негативные изменения в переговорном процессе в 2015-2016 гг.
Ожидание в это время могло быть исключительно от правительства по нескольким причинам. Во-первых, правительство само определяло политику, и от его шагов и решений зависело дальнейшее развитие событий. Власть само собой подразумевает ответственность в любом случае развития ситуации, будь то быть признанным виновным или заслужить лавры. В-третьих, правительство лучше всех владеет реальной картиной имеющихся ресурсов, информации, и, следовательно, должен был принимать решения в соответствии с возможностями и осведомленностью. Правительство было единственным, кто не могло избежать этого вопроса перед международным сообществом. И, наконец, правительство Армении было избрано справедливым путем, являлось самым легитимным с 1992 года, избрание которого не оставляло сомнений, и с таким запасом доверия ожидалось, что риски сделать что-то неправильное в самом важном вопросе Армении будут сведены к минимуму.
Ведя такую политику в Нагорно-Карабахском конфликте, власти Армении волей-неволей попали в большую ловушку, унеся с собой как энергию революции 2018 года, так и в каком-то аспекте проармянскую перспективу урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта. В ответ на тотальные антипропагандистские и информационные манипуляции оппозиции, в условиях общественного замешательства, власти избрали не вариант формирования политического дискурса и вынесения вопроса на повестку дня, а путь примитивного ответа. Любые манипуляции оппозиции о сдаче земель встречались с попытками властей оправдываться и отрицать это. Чем больше оппозиция обвиняла власть в сдаче земли, тем больше она ужесточала свою позицию, пытаясь доказать, что она не сдаст земли. Если оппозиция не страдала от огласки вопроса, то власть не только проигрывала за кулисами, но и создавала новые проблемы в переговорном процессе. Соединение внутреннего и внешнего языков в пользу первого в плане внутренней политики, пожалуй, можно было считать честным и популярным, однако, в плане угроз безопасности Армении оно стало тяжелой ошибкой.
Заявления премьер-министра по Нагорно-Карабахскому конфликту, которые, по сути, являлись всего лишь инструментом противодействия оппозиции во внутриполитической повестке, тиражировались другими ключевыми представителями власти. В этом ряде особенно запомнился визит директора СНБ РА Артура Ванецяна 27 февраля 2019 года в долину Аракса на юге Нагорного Карабаха для ознакомления с программой переселения. Здесь директор СНБ во все услышанное заявил: “Постоянно звучат заявления, будто земли будут возвращены, будут переговоры, будут уступки и так далее. В результате реализации этой программы мы направим нашему народу и миру четкий сигнал о том, что мы не намерены отдавать ни пяди земли»[74]. Более громкими оказались аналогичные заявления министра обороны РА Давида Тонояна на встрече с армянской общиной США 30 марта 2019 года: “Я, как министр обороны, заявляю, что формат «территории в обмен на мир» заменен мной на новое выражение. Мы делаем наоборот — новая война за новые территории»[75]. Как и ожидалось, их заявления не изменили ничего во внутриполитической жизни страны, то есть, оппозиция не прекратила обвинять в сдаче земель, однако, они неправильно были приняты на международной арене, одновременно были использованы азербайджанской пропагандой.
Примечательно, что новое правительство Армении отказалось повторять политику первого президента, который занимал компромиссную позицию одновременно как внутри страны, так и за рубежом, так и поведение второго и третьего президентов — “нинапядьство” внутри страны и готовность идти на уступки за рубежом. Был выбран, по сути, третий путь, который являлся выражением пожеланий армянского общества, но представлял собой изолированное на международной арене явление. Было ясно, что для того, чтобы “продать” желания для внутреннего потребления армянского общества на международной арене не хватит ресурсов государства, однако, Армения пошла по пути игнорирования доктрины Хоренаци. Премьер-министр доносил до международных акторов основные представления и мечты армянского общества, вместо того чтобы представить ему сформулированные международными акторами реалии. Эти желания нельзя было навязать международному сообществу, в то время как действия или бездействие последнего могли иметь практические последствия для Армении и Нагорного Карабаха.
Политика новой власти Армении в вопросе Нагорного Карабаха имела 4 основных проявления, которые заперли ворота переговорного тупика. Первыми были Тавушские сражения и их внутриармянское восприятие, в частности, их героизация и “обоснование” непобедимости армянской армии в случае возможной войны. Вторым проявлением было недвусмысленное заявление премьер-министра РА на митинге в Арцахе “Арцах – это Армения и точка”, которое не только вызвало негативное международное восприятие, но и усугубило восприятие конфликта как территориального спора. Кстати, подобные заявления в свое время делали и Роберт Кочарян[76], и Серж Саркисян[77], но только перед внутренней аудиторией. Более того, в условиях того, что у них была тоталитарная информационная система, эти формулировки заглушались, не говоря уже о том, что на международной арене они полностью выступали с позиций готовности к уступкам. Третьим проявлением стала инаугурация нового президента Нагорного Карабаха в городе Шуши, которая в Азербайджане была встречена очень негативно и чувствительно. Последним аккордом стало 100-летие Севрского договора в августе 2020 года, которое было отмечено в Армении с особым размахом, и добавило кирпич в трансформацию напряженной ситуации с Турцией во враждебную.
Исключение компромиссного варианта решения Нагорно-Карабахского конфликта в 2018 году произошло с условием уточнения статуса Нагорного Карабаха. Однако, если раньше в международных отношениях все было подчинено сохранению статус-кво, в том числе и на уровне суверенитета Армении и на других уровнях, то сейчас такого подчинения не произошло. Даже наоборот: Армения, пытаясь сохранить статус-кво, не хотела платить за это. Это решение было, скорее всего, не столько идеологическим выбором или расчетливой политикой, сколько проявлением непонимания системы международных отношений. По сути, выбрав сохранение статус-кво в качестве политики, власти Армении отказались от его основного инструмента — введения в заблуждение международного сообщества и внутренней армянской аудитории, что повлияло именно на статус-кво и замораживание процесса: неправильный инструмент для обозначенной цели. Между тем заморозить процесс урегулирования конфликта горячими инструментами было невозможно. Другими словами, методология и инструментарий противоречили друг другу. В итоге Армения предпочла не принимать решения по существующим предложениям, но оказалось, что непринятие решения само по себе стало принятием решения.
21 сентября 2020 года в рамках мероприятий, посвященных 29-летию Независимости Республики Армения, премьер-министр Республики Армения представил “Стратегию преобразования Армении до 2050 года”. Пакет включал почти все сферы общественно-культурной жизни Армении, где, однако, не было карабахского вопроса. Символично, что презентация стратегии, завершающаяся выводом “Арцах – это Армения и точка”, состоялась всего за 6 дней до войны. Она олицетворяла внешнюю и внутреннюю политику, которая проводилась правительством Армении в 2018-2020 гг.: для Армении Нагорно-Карабахский конфликт в военном смысле был решен, следовательно, весь потенциал государства должен быть направлен на внутреннее социально-экономическое развитие. Будучи пафосным пакетом, оно говорило о внутриармянской повестке, продолжая введенную Сержем Саркисяном в 2016 году терминологию об острове Армения, окруженном “болотами”.
Это был не только политический просчет, но и идеологический выбор, исключающий уступки. Как общество, так и правящая элита в Армении были убеждены, что воли, веры в себя, силы, героизма и патриотизма достаточно для борьбы с оружием, бронетехниками, деньгами и ресурсами. Мечты, благие пожелания и национальные устремления в Армении возобладали над трезвым расчетом, ограниченностью ресурсов и практическими возможностями, миф — над реальностью, пафос — над горькой правдой и неудовлетворительной действительностью.
Послесловие
Свобода без ответственности — это анархия, власть без ответственности — это беда. Так можно охарактеризовать деятельность армянской политической элиты в вопросе урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта с 1998 года. Отдавая дань местному и провинциальному патриотизму, эта элита проводила внешнюю политику, с одной стороны, постольку, поскольку служила повестке идеологической диктатуры и сохранения власти внутри страны, но, с другой стороны, с тактикой затягивания вопросов на международной арене, соглашаясь с предложениями, но оставляя их невыполненными.
Внутри страны установилась дискурсивная среда фетишизма земли, где политическая экология была насыщена кислородом патетического патриотизма, сначала отвергая содержательную дискуссию о путях разрешения конфликта, а затем и само существование конфликта. Говорить с позиций компромисса для политических лиц и организаций было, по сути, чем-то вроде самоубийства, что заставляло акторов, не желавших оказаться за бортом, отдать дань такому же дискурсу, пополнив ряды хора “национал комсомолов”. Примечательно, что если в одной из сторон Нагорно-Карабахского конфликта, в Азербайджане, устанавливалась тоталитарная диктатура, то в Армении не было возможности создания такой же диктатуры. Это было компенсировано принуждением к патетическому патриотическому дискурсу, установлением идеологической диктатуры.
Пожалуй, именно она была той измученной «национальной идеологией» — современным проявлением “нинапядьства” в виде «правления партии статус-кво» -, которая диктовала «уступки в вопросе Нагорно-Карабахского конфликта — это предательство», «конфликт урегулирован» и прочие подобные догматические заявления и клише о международных отношениях, которые на месте уничтожали всякое обратное утверждение или даже возможность обсуждения. Политическое значение этой идеологической диктатуры никак нельзя недооценивать по сравнению, например, с азербайджанской моделью, так как ее разрушительное воздействие на здоровые общественные институты и окружающую среду было не менее значимым.
Более того, важной осью этой “идеологической диктатуры” было формирование внутренних и внешних языков. И если внешний язык гармонировал с посредниками на внешнем фронте, постоянно демонстрируя готовность армянской стороны идти на уступки, то внутренний язык перекроил политическое поле согласно вышеупомянутой “национальной идеологией” и пропагандистским шумом последовательно укрепляя в общественном сознании и представленияхтезис о разрешенности конфликта. Это происходило везде, от праздников в детсадах до школьного образования, преподавании в вузах, академической литературы, СМИ и культуре. Таким образом, была установлена диктатура “национальной идеологии ՚нинапядьства”, с пропагандистскими фасадами “нинапядьства” и “айдатства”, в корне, с главной целью сохранения власти.
Конечно, не абсолютизируя роль системной и организованной пропаганды власти, следует также отметить, что общество, вставшее на защиту Нагорного Карабаха в 1988 году, пройдя тяжелый путь независимости, войны и госстроительства как минимум стало равнодушным к нему. Лишения, перенесенные во время движения за независимость, социально-экономическая поляризация, социальная несправедливость, избирательная справедливость, провал избирательной машины, искажение политической системы привели к нарушению общественной солидарности, постепенно отчуждая общественность как от арцахского вопроса, так и от государства в целом.
Государство, победа и завоевание в виде Арцаха стали ассоциироваться с грабежом, лишениями и односторонними жертвами, что, естественно, привело к беспечному общественному равнодушию. Этим, пожалуй, можно объяснить равнодушие общественности как в 1998 году, когда решался вопрос развития Армении, как во время самых коррумпированных выборов спустя год после апрельской войны 2016 году, так и после войны в 2020 году. Если в 1998 г., тем не менее, фактор фидаи-военной “элиты” все еще был решающим, что, по сути, и использовался для предотвращения внутриармянского консенсуса по урегулированию конфликта, то после 27 октября 1999 г. и завершения этапа транзиции власти, явление победившей армии — в виде «касты» warlord-ов, рассчитанным образом было раздавлено. В результате эмиграции и социально-экономической поляризации своей роли лишился также зачаточный средний класс, исчерпав даже наименьший ресурс восстановления в случае возможной неудачи.
Если в какой-то степени можно назвать естественным отстранение общества от проблем государства, безопасности, международных отношений и сосредоточение на собственном образе жизни, то такое же поведение было противопоказано элите государственного правления, чьей задачей, собственно, и было занятие этими вопросами. Армянское общество и его политический класс, по сути, добровольно отказывались обсуждать проблемы Армении и находить решения, иногда приписывая их как обязанность России, “айасер” (любящих армян) странам и странам, в “долгу” перед армянами, а иногда “оправдывая” эту небрежность тем, что враги являются “овцами”.
Из-за государственной пропаганды, общественной экосреды и, возможно, даже национального менталитета в армянской действительности углубился порок отрицания диалога. Даже в быту приняв экстремизм оценки вещей и выстраивания отношений (вместо win-win, win-lose), компромисс на политическом уровне автоматически стал исключаться и привел к разговорам и монологам, но никогда к диалогу. В результате политического компромисса как более или менее приемлемого решения для конфликтующих сторон не было ни внутри страны между различными политическими группировками, ни за ее пределами, особенно, в вопросе Азербайджана и Турции.
Конечно, есть теория, что неудача армянской стороны была результатом того, что армянская сторона говорила с миром не на языке права и недооценила силу права. Это исследование, однако, основано на политической теории реализма, в основе имея примеры баланса сил конфликтующих сторон, существующих ресурсов и узких интересов больших, и малых акторов. Не претендуя на анализ или критику теории силы права, следует отметить, что в итоге она так и не дает четкого ответа, как мог быть решен вопрос дисбаланса силы между Арменией и Азербайджаном и политики внешних центров силы, обусловленной их базовыми интересами. Так что, даже если бы армянская сторона преуспела в создании надлежащего юридического пакета в процессе урегулирования, и отказавшись от требуемых Азербайджаном уступок, сделала право основой своего подхода, как этот подход смог бы изменить ситуацию, которая была обусловлена усилением Турции и региональными планами, разрывом отношений между Западом и Россией, геополитическими шахматами России и военно-политической обстановкой.
И, наконец, в силу геополитических интересов России армяно-азербайджанские договоренности были, конечно, необходимы, но недостаточны с точки зрения поиска решений в урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта. Однако, проблема в том, что позиция России по урегулированию конфликта была разной на разных этапах, как в плане недопущения решения, так и в плане его навязывания. Следовательно, задача общественно-политической элиты Армении состояла в том, чтобы правильно просчитать геополитические интересы и приоритеты России, чтобы понять их изменения и логику пересмотров (в том числе и цель) и попытаться максимально совместить с армянскими интересами. Учитывая факты победоносного перемирия 1994 г., провала мирного процесса 1995-2020 гг. и поражения 2020 г., можно ясно проследить, когда армянская сторона оказалась правой в своих расчетах, и когда катастрофически провалилась.
Война 2020 года и ее тяжелые последствия доказали провал попытки армянской “израилизации”, оставив как Армению, так и Карабах в руинах. В чем заключалась привлекательность “израилизации”, до сих пор неизвестно, учитывая исключение нормального, стабильного, зажиточного образа жизни и мирного быта у молодых поколений, которые спасались атмосферы насилия и непрекращающихся войн.
Армянская политическая мысль оказалась слабой, чтобы не быть подавленной догмами “патриотической истории”, игнорируя факторы политического контекста, географии и карты. Цепляясь за сложившийся на каком-то историческом этапе статус-кво, который на следующем историческом этапе неизбежно должен был быть изменен и не мог выражать реалии статус-кво того благоприятного момента, армянская политическая элита и общество не смогли принять изменения окружающей их среды и адаптироваться к ним. Не хватило мужества принять простую и ключевую реальность, что статус-кво, зарегистрированный в благоприятный момент, не может быть вечным. Понять эту неизбежную историческую закономерность и действовать соответственно было обязанностью политической элиты, которая должна была осознать и объяснить обществу, что статус-кво, как утверждает видный французский политолог Доминик Моизи, это просто рецепт катастрофы.
Ссылки
[1] Тер-Петросян Л , «Избранное», Ереван. 2006, сс. 591-624.
[2] «Республика Армения», Ереван, 1997 г. 1 ноября.
[3] Тер-Петросян Л., «Избранное», с. 630.
[4] Саркисян В., Пресс-конференция, Ереван, 12 января 1998 г.
[5] Саркисян В., Письмо Левону Тер-Петросяну, Ереван, 1 октября 1997 г.
[6] Кочарян Р., «Жизнь и свобода», Ереван, 2019, с 274.
[7] Тер-Петросян Л., «Избранное», с. 659.
[8] Astourian S., From Ter-Petrosian to Kocharian: Leadership Change in Armenia, Berkeley California, 2001, p. 51.
[9] Libaridian G., The challenge of statehood: Armenian Political Thinking Since Independence, Blue Crane Books, 1999, p. 66.
[10] Aragil Electronic News, ìRMK Defence Minister Believes Chances Are High the War May Resume Again,îAragil Events of the Week, 8-15 September 1997.
[11] Саркисян В., Письмо Левону Тер-Петросяну, Ереван, 1 октября 1997 г.
[12] Тер-Петросян Л., Интервью с Петросом Казаряном, Н.1, 27 мая 2021 г.
[13] Осканян В., На пути независимости: Большие вызовы маленькой страны, Ереван, «Антарес», 2013, с. 38.
[14] Тер-Петросян Л., «Избранное», с. 661.
[15] Программа Армянской революционной федерации Дашнакцутюн, Утвержден Общим (Чрезвычайным) Собранием АРФД, Ե., 1998:
[16] Манукян В., Пора спрыгнуть с поезда, Сборник статей В.И.В. Сегодня и Завтра, Ереван, 2002, с.137.
[17] Кочарян Р., «Жизнь и свобода», Ереван, 2019, с. 279.
[18] Саркисян В., Письмо Левону Тер-Петросяну, Ереван, 1 октября 1997 г.
[19] Саркисян В., Письмо Левону Тер-Петросяну, Ереван, 1 октября 1997 г.
[20] Саркисян В., Письмо Левону Тер-Петросяну, Ереван, 1 октября 1997 г.
[21] De Vaal T., Black Garden: Armenia and Azerbaijan through Peace and War, New York University Press, New York and London, 2003, p. 261:
[22] В 2016 году Лукашенко предложил Сержу Саркисяну сдать семь регионов за пять миллиардов. Запись, «Азатутюн Р/К», 8 декабря 2020 г. (https://www.azatutyun.am/a/30989916.html).
[23] De Vaal T., Black Garden: Armenia and Azerbaijan through Peace and War, New York University Press, New York and London, 2003, p. 260.
[24] Кочарян Р., Выступление на 53-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, 25 сентября 1998 г.
[25] 10 армянских партий выступили по случаю 100-летия Севрского договора, Ереван, 12 августа 2020г.
[26] Всеармянская декларация к 100-летию Геноцида армян, Ереван, Цицернакаберд, 29 января 2015 г.
[27] Выступление министра обороны РА Вигена Саркисяна во время сессии “Нация-армия. Модель развития коллективного потенциала в рамках состоявшегося 18 сентября 6-го Всеармянского форума Армения-диаспора.
[28] Например, интервью Сержа Саркисяна турецкому изданию «Хурриет» в 24 апреля 2015 году (https://www.president.am/hy/interviews-and-press-conferences/item/2015/04/24/President-Serzh-Sargsyan-hurriyetdailynews-interview/).
[29] Поздравительное послание Сержа Саркисяна по случаю Дня Армии, 27 января 2016 г.
[30] Выступление министра обороны РА Вигена Саркисяна на заседании коллегии при министре обороны РА 29 октября 2016 г․
[31] Выступление Левона Тер-Петросяна на партийном съезде Конгресса 17 декабря 2016 г.
[32] Осканян В., На пути независимости: Большие вызовы маленькой страны, с. 44.
[33] “Нация”,18 октября 1997 г.
[34] Тер-Петросян Л., «Избранное», с. 660.
[35] Серж Саркисян: “Наверное, считает, [Тер-Петросян] что 3 года достаточно, чтобы сдать Карабах”, Ереван, 27 ноября 2007 г. (https://www.azatutyun.am/a/1591622.html).
[36] Интервью Кочаряна Р. 4 телеканалам, 16 февраля 2008 г.
[37] Об этом задним числом говорил председатель НС Арцаха Артур Товмасян: “После апрельской войны 2016 года третий президент Республики Армения Серж Саркисян и бывшим президент Арцахской Республики Бако Саакян встретились с 22 депутатами. Серж Саркисян призывал нас согласиться на сдачу семи районов. Мы ответили, что “Мадридские” принципы не выражают основные интересы армянского народа․
Он же ответил, что вы много раз слышали песню “Карс, Карс”, если откажетесь от “Мадридских” принципов, то однажды вы услышите песню “Степанакерт, Степанакерт”. Он сказал это очень жестко”.
[38] Саркисян В., Выступление на пятом съезде РПА, Ереван, 30 января 1999 г.
[39] Саркисян В., Выступление на пятом съезде РПА, Ереван, 30 января 1999 г.
[40] Тер-Петросян Л., «Избранное», с. 639.
[41] Wikileaks, EUR Das Bryza’s Meetings with Arf/Dashnaktsutiun, Yerevan, 2009 August 17, Canonical ID: 09YEREVAN567_a (https://search.wikileaks.org/plusd/cables/09YEREVAN567_a.html).
[42] «Аравот», 2000 г. 2 июня.
[43] «Аравот», 2000 г. 2 июня.
[44] Программа «Момент истины», “ЦТ” 1994 Январь 10 (https://www.youtube.com/watch?v=N8hkL04gVNA).
[45] Кочарян Р., «Жизнь и свобода», Ереван, 2019, с. 382։
[46] Решение Верховного Совета Республики Армения о ситуации в Нагорно-Карабахской Республике, П.Р-0663-1, Ереван, 8 июля 1992 г. (https://www.arlis.am/DocumentView.aspx?DocID=3278).
[47] Тер-Петросян Л., «Избранное», с. 638.
[48] Basic principles for a peaceful settlement of the Nagorno-Karabakh conflict, transmitted at the OSCE Ministerial Council, Madrid, 2007 November 29 (http://www.aniarc.am/2016/04/11/madrid-principles-full-text/)
[49] Брифинг Роберта Кочаряна 7 апреля 2008 г. (https://www.youtube.com/watch?v=kUvURNHoPwI):
[50] Декларация Азербайджана, Армении и России по Нагорному Карабаху, 8 Ноябрь 2008г. (https://regnum.ru/news/1078268.html).
[51] Саркисян С., Казанский саммит по Нагорному Карабаху, 6 июля 2021 г. (https://www.serzhsargsyan.com/ru/article/serzh-sargsyan-kazan-after-10years-20201).
[52] Саркисян С., Интервью с генеральным директором Международного информационного агентства “Россия сегодня” Дмитрием Киселёвым, 17 ноября 2016 г. (https://www.youtube.com/watch?v=uSKWnz7ajqE)
[53] Саркисян: Национальная идея — это сильное государство без проблем с Азербайджаном и Турцией, 17 ноября 2016г. (https://www.president.am/ru/interviews-and-press-conferences/item/2016/11/17/President-Serzh-Sargsyan-interview-Rosia-Segodnya/).
[54] Интервью президента Сержа Саркисяна сирийской газете “Al Watan”, 22 марта 2010г. (https://www.president.am/ru/interviews-and-press-conferences/item/2010/03/22/news-46/).
[55] Поздравительное послание Президента Сержа Саркисяна по случаю Дня Армии, 28 января 2017г. (https://www.president.am/ru/press-release/item/2017/01/28/President-Serzh-Sargsyan-attended-solemn-award-giving-ceremony-on-occasion-of-Army-Day/).
[56] Case of Chiragov and others v. Armenia (Application no. 132116/05), 2015 June 15 (https://hudoc.echr.coe.int/app/conversion/pdf/?library=ECHR&id=001-155353&filename=001-155353.pdf).
[57] Вступительное слово третьего Президента РА Сержа Саркисяна на заседании следственной Комиссии НС по расследованию обстоятельств военных действий, произошедших в апреле 2016г. 16 апреля 2020г., (https://www.serzhsargsyan.com/ru/article/serzh-sargsyan-press-conference-introduction-2020?fbclid=IwAR10D_RFWM_rR6ZAg2ku-8GveQUj9cB9Ph1wQefniq0gH7TxUiqXhFBODYE):
[58] Joint Statement of the Minister of Foreign Affairs of the Russian Federation, Secretary of State of the United States of America and State Secretary for Europe Affairs of France, 2016 May 16 (https://www.osce.org/mg/240316).
[59] В Санкт-Петербурге президенты Армении, России и Азербайджана выступили с совместным заявлением, 20 июня 2016г. (https://www.president.am/ru/press-release/item/2016/06/20/President-Serzh-Sargsyan-meeting-with-Presidents-o-Russia-Azerbaijan/).
[60] «Радио Азатутюн», 2016 г. 12 июля. (https://www.azatutyun.am/a/27853957.html).
[61] Joint Statement by the Foreign Ministers of Armenia and Azerbaijan and the Co-Chairs of the OSCE Minsk Group, 2017 October 16 (https://www.osce.org/minsk-group/350091).
[62] Заявление группировки “Сасна Црер”, Ереван, 17 июля 2016 г.
[63] Митинг перед Ереванским полком ППС, 22 июля 2016г.
[64] Тер-Петросян Л., Конституционный референдум: авантюра, чреватая непредсказуемыми последствиями, 26 ноября 2015г. (https://bit.ly/3xzfp1F).
[65] Важнейшие документы из архива Левона Тер-Петросяна, Ilur.am, 3 ноября 2021 г. (https://bit.ly/3vkIpaJ).
[66] Президент Серж Саркисян принял Министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова, 22 апреля 2016 (https://www.president.am/ru/press-release/item/2016/04/22/President-Serzh-Sargsyan-meeting-with-RF-foreign-minister-Sergey-Lavrov/).
[67] Никол Пашинян, Пресс-конференция, 20 июля 2018 г. (https://armtimes.com/hy/article/142008).
[68] Речь Президента РА Сержа Саркисяна по вопросам реализации внесенных в Конституцию изменений, 12 февраля 2016 г. (https://www.president.am/ru/statements-and-messages/item/2016/02/12/President-Serzh-Sargsyan-meeting-Constitution-speech/).
[69] Заявление Сержа Саркисяна, 25 февраля 2020 г. (https://mediamax.am/am/news/politics/36611/).
[70] Пресс-конференция премьер-министра Никола Пашиняна, Степанакерт, 9 мая 2018 г. (https://www.primeminister.am/ru/interviews-and-press-conferences/item/2018/05/09/Prime-Minister-Nikol-Pashinyans-press-conferance).
[71] Заявление сопредседатели Минской группы, 9 марта 2019 г. (https://armenpress.am/arm/news/966940.html).
[72] Пашинян Н., пост в “Facebook”, 16 февраля 2020 г. (https://www.azatutyun.am/a/30436897.html).
[73] Пашинян Н., Речь на совместном заседании Советов безопасности Армении и Арцаха, 12 марта 2019 г. (https://www.primeminister.am/ru/press-release/item/2019/03/12/Nikol-Pashinyan-meeting-Security-Council).
[74] Визит А. Ванецяна в Арцах, 1 марта 2019 г. (https://armeniasputnik.am/20190301/arcaxum-nor-bnakavayr-ekarucvelu-17552735.html).
[75] Встреча Д. Тонояна с армянской общиной в Нью Йорке, 30 марта 2019 г. (https://bit.ly/3JIvcxB).
[76] Кочарян Р., «Для меня Карабах с 1988 года по сегодняшний день, есть и останется как част Армении. Просто в Карабахе есть парламент, президент, в Армении есть Национальное собрание, Президент, со своими структурами, но тело — одно. Теперь у нас одно тело, две головы. один большой, один маленький», «Встреча с молодежью», 1998 г. 7 марта.
[77] Саркисян С., “И когда я говорю Армения, Нагорный Карабах является ее неотъемлемой частью, это одна из самых милитаризованных территорий в мире.”, 6-е заседание Государственной комиссии по координации мероприятий, посвященных 100-летию Геноцида армян, 26 сентября 2015 г.
Автор: Нждэ Овсепян © Все права защищены.