1968: год протестов
1968: я там был
Еще в 2008 году The Guardian опубликовал данную фотографию антивоенной демонстрации на площади Гросвенор в марте 1968 г. и попросил читателей попробовать узнать себя на изображении. Джон Хенли описывает истории четырех людей, которые смогли себя опознать, в то же время другие вспоминают о своей роли в протестах, которые потрясли мир.
17 марта 1968 г. на Трафальгарской площади в Лондоне прошел большой митинг против войны во Вьетнаме. Потом около 8000 преимущественно молодых протестующих прошли маршем на площадь Гросвенор, где Ванесса Редгрейв направила письмо протеста в посольство США. Толпа, при этом, отказалась разойтись, что привело к ожесточенному столкновению между демонстрантами и представителями полиция по охране общественного порядка. Протестующие стали бросать грязь, камни, петарды и дымовые бомбы; конная полиция предприняла соответствующие меры. Насилие в ходе борьбы прямо в хрупком сердце Мейфэра потрясло всех. К концу второй половины дня более 200 человек были арестованы.
Конечно, не так уж удивительно, что некоторые из вас могли быть там или на похожих протестах, которые произошли в том году от Парижа до Праги, от Чикаго до Мехико. И все же, что примечательно, что не менее четырех людей, читающих специальный раздел G2, должны были распознать себя на опубликованной нами некачественной черно-белой фотографии, сделанной во время протестов на площади Гросвенор. На самом деле, на нашу просьбу поделиться своими воспоминаниями о мае 1968 г. откликнулись 58 человек со всего мира. И в целом, кажется, что страсти, которые так страстно разгорелись 40 лет назад, далеко не угасли.
“Я прямо в центре, в очках”. — говорит Жоау Монжардино, который был лишен медицинской карьеры в своей родной Португалии из-за своего оппозиционного отношения к режиму Салазара и в 1961 г. поселился в Лондоне для проведения исследований основ рака. “Я хорошо помню тот день. Я помню силу эмоций демонстрантов и силу действий полиции, хотя лучше было бы назвать это жестокостью”. Он все еще считает себя активистом? “Сегодня я такой же сильный противник войны в Ираке, каким был и тогда во время войны во Вьетнаме”. — пишет он. “По крайней мере, в то время Великобритания стыдилась только своей связи с США, но она проявила мудрость не отправлять войска, чтобы помочь им. Не в этот раз, к сожалению”.
Не совсем ясно кто именно является тем молодым человеком с бородой, растрепанными волосами и в очках слева от флага рядом с Дональдом Фрейзером и Джоном Мосли, которые считают, что они узнают себя в молодости. Фрейзер, тогда аспирант из Новой Зеландии, а сейчас отставной преподаватель английского языка в университете Стратклайд, убежден, что это он. Он вспоминает, “каким-то образом я находился довольно близко к первой линии, где, к моему удивлению, я нашел большое количество людей в толпе, призывающих нас броситься вперед и штурмовать ступеньки посольства. Ходили слухи, что американские морские пехотинцы, вооруженные автоматами, были за дверью и начали бы стрельбу боевыми патронами. Так неохотно находился я там!
Я также помню, как жалел полицейских лошадей, так как шла речь бросать шарикоподшипник под их копыта”.
Фрейзер, возможно, был довольно неохотным бунтовщиком, но он твердо верит, что события мая 1968 г. и последующие за ними “помогли вытеснить США из Вьетнама. Они действительно что-то значили, я в этом убежден. Я не из тех, кто смеется над 60-ыми. Я ярый активист и не был таким тогда; я никак не мог заставить себя выкрикивать ‘Хо, Хо, Хо Ши Мин’ или ‘Победа Вьетконгу’. Но 1968 г. был чрезвычайно значимым моментом. Даже в этой классовой стране жизнь — социальная, культурная, политическая — только раскрылась”.
Мосли также считает, что он может быть тем человеком в очках в центре. “Позади меня, Фил Эванс, смотрящий в камеру практически в анфас. Он стоит намного выше меня, должно быть, из-за того, что толпа меня раздавила, сделав так, что я наклонился, в то время как он толкал себя вверх. Мы оба были членами Международной социалистической троцкистской группы в Лидсе. Фил был студентом факультета искусств, а я работал на производстве в инженерном заводе, один из немногих ‘рабочих’ группы в Лидсе”.
Гордон Коксон вполне уверен, что это он. “Я с удивлением должен сказать, что тот слегка напуганный парень в плоской шляпе слева на вашей фотографии это 17-летний я”. — пишет он. “И рука, сжимающая мою левую руку, принадлежала моей тогдашней девушке, Хетти”. Для Коксона, который в то время еще учился в школе: “это, должно быть, первая большая демонстрация, на которой я был. Я помню марш по Оксфорд-стрит, где мы приклеивали антивоенные наклейки на машины и на витрины магазинов. Это, конечно, началось к тому времени, как мы добрались до площади. Было довольно страшно быть втянутым в скопление стольких людей. На самом деле, я потерял сознание”.
Май 1968 г. “оказал большое влияние на мировоззрение многих представителей моего поколения и на политическую культуру, в которой мы жили”. — считает он. Но затем он спрашивает: “Откуда мне знать? Я проложил свой путь через моего Маркузе, с лучшим из них, [но] вскоре я жил в общине в южной части Лондона, употреблял большое количество наркотиков и играл на барабане в рок-группе. А потом появились галлюцинации, и мир действительно изменился”.
Многие не узнали себя на фотографии, но вспоминают тот день не менее отчетливо. “Я был где-то там”. — пишет Бронвен Дэвис. “Мне было 17 лет, еще учился в школе и был возмущен поддержкой Великобритании относительно внешней политики США. Я был довольно молод, чтобы меня глубоко потрясло применяемое полицией насилие по отношению к демонстрантам, и помню, как я плакал и пытался снять полицейского с того, кого держали на земле. Это событие произвело на меня глубокое впечатление. На сегодняшний день моя политика не сильно изменилась. Я все еще интернационалист и социалист, но также ярый феминист, понятие, с которым я не был знаком в 1968 г. Я по-прежнему привержен борьбе за социальную справедливость. Но прошло много времени с тех пор, как я был на уличной демонстрации”.
Майк Дэвис из Дарема, тогда студент Художественного колледжа Хорнси, пишет, что он “участвовал в демонстрации, хотя не очень любил толпу, и не думал, что вторжение в посольство США будет эффективным. После этого события Сью, одна из моих однокурсниц, сказала, что Мик Джаггер поднял ее с пути полицейской лошади. ‘Мик спас меня’. — вздыхает она. 1960-е гг. начались для меня в 1964 г., когда я закончил школу, и закончились в 1968 г. Год, когда были совершены убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, за которыми последовали выборы Ричарда Никсона, несомненно, это было похоже на конец чего-то”.
Ричард Фолли, сейчас ему 61 год, жил в Меваджисси, в Корнуолле, только начал свою первую работу в качестве химика после окончания университета. “Я хотел добавить свой голос к антивоенной демонстрации”. — пишет он. “И услышал о микроавтобусе, который направлялся из Сент-Остелла в Лондон, организованный корнскими анархистами. Автобус оказался старым фургоном без окон, в котором мы путешествовали всю ночь; запах был ужасный, как будто кто-то был болен. Казалось, весь мир был [на демонстрации]. Я был как-то отдален, но увидев, что насилие разрастается, решил уйти. На сегодняшний день моя политика немножко изменилась. Я все еще участвую в демонстрациях, когда считаю это уместным”.
Джим Томлинсон, сейчас преподаватель современной истории на кафедре имени Бонара в университете Данди, “был арестован на демонстрации будучи 16-летним школьником гимназии”. Сегодня он принимает: многое, что было сказано и сделано в 1968 году, “было наивным и примитивным. Но по вопросу войны, я все еще считаю, что мы были правы”. Анабель Арле, которая “могла быть одной из многочисленных молодых женщин на площади Гросвенор с макгоуэнскими волосами”, являлась 17-летней протестующей ветеранкой к маю 1968 г. “Но это был первый раз, когда я подошла близко к полицейским лошадям, и я все еще считаю их пугающими, и это неразумный выбор для контроля толпы. Я осталась активисткой, и мои политические взгляды не изменились. Моя бабушка боролась за право голоса, и я рада, что моя семья привила мне уважение к демократическому процессу и готовность отстаивать свое мнение и быть услышанной”.
Наконец, Джефф Вульф считает, что мог бы “написать несколько тысяч слов о том дне 1968 г. и о его влиянии на мою жизнь и политику”. Он, вероятно, был “в пределах 20 или 30 футов” от места событий, со своей девушкой, “которая раньше не участвовала в демонстрациях и была встревожена из-за лошадей”. Крис Моррис сделал снимки с места бунта на площади Гросвенор для итальянского журнала новостей. Достиг чего-то 1968 г.? Моррис приходит к выводу, что это был год, который “показал то, что было возможным. Прошло сорок лет, а я все еще возмущен правительствами, обманывающими избирателей и пренебрегающими их чувствами. Не становясь более консервативным с возрастом, чем больше меня опекают, тем больше я чувствую себя левым”. Для Вульфа “капитализм хорош в поглощении протеста. Большинство протестующих пошли дальше, как я, чтобы иметь хорошую беловоротничковую работу”. Легко впадать в ностальгию, считает он, но “каждое поколение должно найти свой собственный 1968 г.”
Воспоминания читателей о протестах по всему миру
Париж, 14 мая: университет Сорбонны оккупирован студентами
Читатель Дик Питт,был там:
“Мне было 22 года, недавно женился и жил в Латинском квартале Парижа. Я боялся распространения ядерного оружия. Я ненавидел порочную американскую войну в бедной стране, войну, которую британское лейбористское правительство слепо поддерживало. Когда слезоточивый газ вывел нас из метро в понедельник 6 мая, мы встали перед выбором. С одной стороны были двойники Дарта Вейдера, а с другой — молодые люди, одетые как я. Принять решение было несложно . Я был пацифистом до тех пор, пока полиция не применила слезоточивый газ на нас.
Мы отвоевали Сорбонну; мы захватили Одеон; рабочие оккупировали сотни рабочих мест; миллионы людей устроили забастовку; на короткое время мы прогнали полицию из Латинского квартала — мы все были невероятно взволнованы. Все казалось возможным. Многие лозунги до сих пор вызывают сильные эмоции. Я недавно прочитал: ‘В среду гробовщики устроили забастовку. Сегодня неподходящее время, чтобы умереть’.
Несомненно, настроения изменились, и многие смирились с действующей властью. Однако, мы увидели, что могущественная, надменная, богатая и уверенная в себе элита может стать бессильной в результате действий обычных людей”.
Пражская весна: Беспорядки в Чехословакии, январь — август
Читатель Дэвид Фрай, который позировал для фотографии на захваченном танке,был там:
“Мне тогда было 19 лет, и я отправился в студенческий ‘рабочий лагерь’, как я делал каждое лето с 14 лет; по сути это был дешевый способ посещения других стран, в основном стран Восточной Европы. Я отлично проводил время, работая на строительной площадке в маленькой деревушке за пределами Праги с группой других молодых людей различных национальностей. Примерно на третью ночь моего пребывания в Праге, меня разбудили в моем молодежном общежитии не музыкой, а пулеметным огнем и взрывами: русские объявили о своем прибытии. Изначально, это было чувство потрясения и неверия. Мы вышли и побродили по улицам, и это было по-настоящему: танки и армейские автомобили были повсюду. Они появились просто внезапно.
На следующий день настроения переросли в протесты. Мы с чехами вышли на улицы, приготовили плакаты, флаги и значки. Подпольные газеты и листовки были напечатаны и выброшены из кузова грузовых автомобилей. Для начала мы окружили танки, чтобы поговорить с советскими войсками, которые сидели наверху своих машин. Однако, вскоре раздача листовок превратилась в бросание камней.
Как только протесты стали более жестокими, русские остались внутри своих танков. Так началась ежедневная рутина; на улицах протестующие бросали все, что попадалось под руку, бежали, прятались и укрывались, а по вечерам отступали в бары и кафе, где продолжались оживленные разговоры и дискуссии.
Я помню, как однажды меня прижали около получаса за балюстрадой перед зданием национального музея на верхней части Вацлавской площади, в то время как танк внизу на улице пронзил переднюю часть музея пулеметным огнем, разбил все окна и выбил кусочки из кладки кирпичей.
Во время другого инцидента на улицах некоторые парни свернули уличный знак в палку, воткнули его в топливную бочку на задней части танка и затем подожгли. Танк загорелся, экипаж злобно выпрыгнул и сбежал.
Когда погас огонь, мы все сели на танк, чтобы позировать для фотографий. Мы захватили танк и очень гордились собой”.
Мехико, сентябрь: антиправительственный марш студентов
Читательница Диана МакМикинг была там:
“В середине сентября 1968 г. я только что приехала в Мехико, чтобы начать работу в качестве научного сотрудника. В выходные дни с 13 по 15 сентября я ездила на автобусе из Пачуки в Мехико, чтобы встретиться с двумя другими членами исследовательской группы, которые рассказали мне о протестах, происходивших на предыдущих неделях. Как только они показали мне город, присутствие танков на улице стало предвестником того, что должно было произойти впоследствии.
В пятницу 13 сентября студенческих протестов было больше, в ходе которых было арестовано более 80 человек.
На следующее утро мы прибыли на студенческую автомобильную стоянку, близко расположенную к Антропологическому музею, и должны были обнаружить, что полиция (или вооруженные силы) разбили ветровые стекла и порезали шины более 200 автомобилей. В письме, которое я отправила в Англию, я написала: ‘Когда мы прибыли на автомобильную стоянку в субботу утром, мы не могли поверить своим глазам: повсюду были стекла. Конечно, студенты ничего не могут с этим поделать, но в тот момент в городе порыв чувств у студентов был довольно сильный, и меня не удивит, если через несколько месяцев условия не улучшатся и будет еще одна революция: я не шучу’.
Менее чем через месяц студенческие протесты были подавлены разрушительным образом: массовыми убийствами по меньшей мере 300 человек в Тлателолько 2 октября”.
Чикаго, 24 августа: протестующие собираются в Линкольн-парке накануне недели уличных столкновений с полицией
Читатель Марк Рот был там:
“Мне было 19 лет, я вырос в Филадельфии и был на каждой демонстрации, имевшим место на восточном побережье между Нью-Йорком и Вашингтоном. Летом мы с моей первой женой, вместо медового месяца, отправились на протесты в Чикаго. На самом деле, группа, которая в наибольшей степени способствовала прибытию демонстрантов в Чикаго, была the Radical Organizing Committee (ROC), и их штаб-квартира находилась в квартире в нескольких кварталах от нас, так мы помогали там в течение нескольких дней. Тогда дело было в Нью-Йорке, откуда отъезжали автобусы, и я оказался маршалом автобуса.
Нас было много, и с нами были даже бандиты. После этого про ROC почти ничего не было слышно, но в конце года я узнал, что если ты носил значок ROC или повязку и обращался к полицейским, то они избивали тебя. В Чикаго мы различали обычных полицейских и бунтующих свиней по их голубым глазкам. Как установила федеральная комиссия, это были именно те, которых подстрекали к бунту тогдашний мэр Дейли и шеф полиции. Последние не раз выступали перед ними в День святого Криспина, практически призывая выйти и забрать нас.
А Вы там были? Поделитесь своими воспоминаниями с Guardian —https://www.theguardian.com/world/2008/may/21/1968 .
Переводчик: Сона Мелконян (Sona Melkonyan) © Все права защищены.