Сила бессильных

Цель анализа – обращение, анализ и обсуждение эссе Вацлава Гавеля “Сила Бессильных” и, что самое главное, логическое продолжение основного тезиса Грамшианской теории, согласно которому основой гегемонической системы является отсутствие альтернатвы и даже самой возможности ее существования.

Вацлав Гавельⁱ самим заголовком своего эссе “Power of Powerless”ⁱⁱ (“Сила бессильных”) указывает на проблему наличия некого парадокса, которую он и попытался разрешить в эссе.

В данном случае Гавель начинает свою речь с того, что в Восточную Европу проникла некая тень, называемую на западе “диссидентством” — инакомыслием. Полагаю, что придавая “марксистскую” окраску своей речи, Гавель пытается провести параллель между диссидентством и марксистским коммунизмом, причем предполагается, что он специально ставит акцент на наличие серьезного силового потенциала у этих двух явлений, и не случайно то, что обсуждая “силу” диссидентства наравне с коммунизмом, он пытается показать ту огромную мощь, которую диссидентство несет в себе и которая может сыграть судьбоносную роль в истории Восточной Европы — так же, как и коммунизм.

Значит, также надо отметить, что сам автор диссидентство рассматривает в контексте с некой “властью” и некоторыми ее “проявлениями”. Говоря об этой “власти”, Гавель отмечает, что диссидентство как таковое не есть явление, свалившееся с неба, а именно естественное следствие постколониальной системы. Говоря о системе, автор подчеркивает ее инертность, которая не может принять и даже предположить инакомыслие любого рода и откровенно репрессивными методами сохраняет и распространяет свою власть, а в некоторых случаях даже не способна существовать без больших усилий. Итак, очевидно, что система сама по себе должна стремиться и любыми средствами насаждать “свою реальность”.

Заглядывая вперед, постараемся обозначить все те важнейшие вопросы и явления, которые подчеркнул автор, анализируя отношения между властью и индивидуумом.

1. То, как автор обрисовывает наличие “идеи” постколониальной системы

2. Саму постколониальность

3. Жизнь в истине

4. Самототалитаризм

Итак, постараемся более детально представить взгляды автора на эти вопросы, его подходы, а так же представить наше отношение к автору и его идеям.

Раауждая о наличии и роли идеологий в постколониальных системах, Гавель отмечает их в качестве основного инструмента существования системы. Так же отмечает, что идеология в постколониальных системах приобретает “природу сокральной религии”. Здесь заметим, что подчеркивая термин “сокральный”, автор пытается привлечь наше внимание к отношению, которое общество питает к этой идеологии, согласно которой — она “единственная истина”, а общество, принимая его таковым, одновременно является носителем этой истины, воплотителем, последователем и никогда не ставит его под сомнение. Продолжая, Гавель отмечает, что являющаяся несформированной частью этой системы идеология, для человека, у которого нет своих подходов и принципов, превращается в “легкодоступное пристанище”. Достаточно человеку взять, принять эту идеологию и все… начиная с этого момента жизнь наполняется смыслом, все в окружении становится ясным, доступным, исчезают непонятные вопросы и одиночество, человек, несущий и воплощающий в жизнь идеологию, становится полноправным членом общества, он больше не боится одиночества и его не терзают тревоги.

Автор очень справедливо замечает, что человек платит слишком высокую цену за “дешевое пристанище”— отказывается от собственного разума, совести и ответственности. Таким образом, для человека происходит отождествление центров власти и истины. В итоге, те становятся равнодействующими, они взаимно генерируют те принципы, ту несгибаемую реальность-истину, которая должна стать для этого человека жизнью-реальностью.

Далее Гавель отмечает, что в случае постколониальной системы основная функция идеологии заключается в создании и воплощении человеком искусственного общения с миром, что вселяет в человека иллюзию, что он — носитель целостных, достойных и моральных безоговорочных свойств, позволяя не являться таковым в реальности. Таким образом, Гавель дает нам такое умонастроение, что основная функция идеологии — создание иллюзии, что человек, вместе со своими мировоззренческими подходами, живет в полном согласии с реальной жизнью.

В этом случае видится тот тип человека, который стремится стать субъектом в навязываемой реальности и всячески борется, находится в рамках всевластной системы и имея стремления, абсолютно отличные от других людей-частичек всевластной системы. Человек стремится к реализации своей свободы в лице многоголосия, разнообразия, самоопределения, самоорганизованности, и в противовес этому всевластная система — это монолитность, дисциплина, утверждение однообразия и, что самое главное, если человеческая жизнь стремится к невозможному варианту, то всевластная система — апологет всевозможных положений.

С этой точки зрения, осуществляя всевластное общество, идеология призвана к устранению пропасти, которая может быть и должна образоваться между человеком и стремлением-целью системы, показывая, или, точнее сказать, абсолютно репрессивно обязывая такое умонастроение, при котором стремления системы исходят из требований человеческой жизни и которое является монопольной осью однообразной, бесцветной, тотальной идеологической системы.

Таким образом, реализация всевластной системы начинается с момента, когда вещи начинают называться не своими именами, более того, ничто не называется своим именем. Например, когда события 1968 г. именуемые “Пражской весной” квалифицируются режимом как братская подмога-оккупация, разные локальные культуры подавляются и подчиняются так называемому общему развитию, а вседозволенность правительства квалифицируется как законность.

Система, применяя радикальную силу, вкладывает и заставляет локализовать данную свыше реальность, которую человек проживает честно, причем реальность искажается, и жизнь во лжи представляется как честная жизнь, единственная, приемлемая истина.

В разговорах об самототалитаризм Гавель приводит пример, согласно которому, владелец овощной лавки в витрине вывешивает следующую надпись: “Пролетарии всех стран, присоединяйтесь!”.

В данном случае действия владельца овощной лавки — это классический пример самототалитаризм, причем, продавец принимает общепринятый ритуал, правила игры, становится участником единой игры, игроком, поддерживает ход игры, чтобы она продолжалась, чтобы реальность, которая создается этим ритуалом, продолжала существовать.

Идеология принимается зеленщиком и превращается во внутригосударственную ритуальную комуникацию. Конечно же, каждая система нуждается в ритуалах, но наиболее важен тот последователь ритуала, объект-субъект, который является гарантом существования системы и одновременно самоуправляющим. Возможно, зеленщик даже не задумывался, зачем он вывешивает в витрине подобный лозунг, но таким образом он пытался показать, что он в согласии с обществом, он его часть и имеет свой вклад в целостный ритуал повседневного общения, реализации системы. Этот факт Хабермас называет “communicative action”, при котором происходит многозначительное сотрудничество, которое в одном случае может с успехом продолжить самототалитаризм, а в другом — дать продавцу реальный шанс на реализацию настоящей и неповторимой идейно-политической революции. Здесь нужно обратить внимание на влияние политической философии Гоббса на гавельские взгляды, поскольку, согласно Гоббсу, общество первично и возникло раньше, чем государства, и с точки зрения сохранения прав и свободы иимеет бо՛льшую важность, чем принцип суверенитета государства, однако Хабермас в данном случае отмечает, что они ожидали (от НАТО) полицейских действий, а получили настоящую войну с новыми технологиями и старыми методами. Здесь считаю нужным упомянуть известное интервью Гавеля газете “Le Monde”, где он оправдывает боевые действия НАТО в Югославии и отдает предпочтение принципу прав человека, попирая все нормы международного права.

С более глубокой точки зрения зеленщик показывает свою лояльность правительству, господствующей системе, реальности, а этот ритуал, осуществляемый им, прикрывает сущность правительства под маской некоего высшего призыва к делу. Этот ритуал и идеология сама по себе и этот важнейший лозунг как средство – предстваляют собой тот важнейший замес, который поддерживает и сохраняет систему, спаивает всех в одну реальность, истинную жизнь, в рамках необсуждаемой действительности. Именно в этом случае ритуальная связь становится тем оружием и одновременно Веберской вуальюⁱⁱⁱ, перед которыми правительство становится безликим, человек растворяется в ритуале, подчиняется ему и поколение за поколением прививает кровь во всевластную систему.

Именно логика общественного животного Аристотеля подстрекает зеленщика противостоять изоляции, не отличатся от общества, не нарушать правила игры, не пытаться даже ставить под сомнение свое благополучное состояние и страх потери безопасности.

Не являясь частичкой всевластной системы, мы рассуждаем о ней с точки зрения уже свершившегося факта, и сколько бы не было у всех сфер нашей нынешней жизни некой взаимосвязи с этой системой, по-моему, мы защищены от этого как минимум благодаря Второй мировой войне^iv. Иной вопрос — наличие видов подачи, что и являетя основной задачей нашего общества в первую очередь, особенно на данном этапе развития.

Стоит данной системе лишь раз внедриться в общество, и оно за счет самототалитаризма людей каждый день будет существовать в ритуализованном смыслозначении, пространственно-временном и несколько навязанном и осмысленном виде. Все остальное делает человек, каждый день вкладывая свою ничтожную долю в это священное дело, каждый день снова и снова реализуя эту систему, не задумываясь, стоит ли нарушать обряд, поскольку малейшее сомнение может привести к потере безопасности и утрате благополучия. Зеленщик и ему подобные — потерявшие собственную сущность, утратившие своеобразие — одновременно являются и жертвой, и инструментом для этой системы. И не только зеленщик в таком связанном невидимой сеткой и “сердечном” состоянии, а все частички ступенчатой системы, которые отличаются друг от друга лишь более сильной или слабой связью с этой системой. Естественно, на верхних ступенях возможностей больше, но так же больше обязательств и велик риск.

Как отмечает Гавель: “Состояние жизни во лжи не кризис разногласия двух сущностей человека, а хуже – кризис своеобразия”.

А теперь представим, что в один прекрасный день зеленщик решает забунтовать и не играть по правилам… все! Отныне он живет в истине, он нарушает правила и в итоге саму игру. Он говорит, что король голый, он и есть та самая опасность (причем ставя под сомнение систему), а единственная истина — разрушение, нарушая ритуал, которая разъедает на вид столь прочную и монолитную систему, разрывает вуаль иллюзии “мир-истина”.

Таким образом, нам, бессильным, Гавель дает инструмент для противостояния всепоглощающей системе и борьбы собственными качествами. Пока формула “жизнь во лжи” не противостоит стремлению-действию “жизнь во истину”, мы не можем раскрыть его обнаженность, ложь, лицемерие, и именно здесь бессильные обретают силу, которая даже не требует больших масштабов, миссия которой предоставление реальной альтернативы, сила которой в освещении обнаженности системы во тьме.

Но как можно это все организовать, чтобы оно стало основой создания новой власти? Жизнь во истину — это возврат собственной ответственности, что является, конечно же, моральным актом, а власти пытаются одновременно сделать этот акт аморальным, обвиняя в коррупции, в личной и экономической выгоде и иных “аморальностях” и “корыстолюбиях”.

Все эти сделки — средства комплексной манипуляции человеческой жизнью, чтобы человек потерял свою персону, почувствовал себя деталью механизма, в котором его значимость зависит от его функций. Работа, квартира, общественная и культурная жизнь, передвижение — все это должно быть максимально зафиксировано, утверждено, внесено в список и находиться под абсолютным подчинением^v.

В конце автор ссылается на Ортега-и-Гассета, отмечая, что всевластная и поствсевластная и им подобные системы всего лишь частичка самопродвижения “технической цевилизованности”, и что человек должен максимально потрудиться, чтобы стать хозяином своей судьбы.

Таким образом, можно сделать вывод, что Гавель пытался вернуть людям их жизнь, единственное условие которого — называть вещи своими именами и тем самым приобретать жизненный потенциал в условиях всевластной системы.

i Вацлав Гавел первый президент независимого государства Чехии, самый известный и сыгравший основную роль диссидент во всевластной системе коммунизма. Это эссе его ответ на пессимистичные взгляды другого чеха, Милана Кундера, и события, произошедшие весной 1968 г. в Праге, которые стали причиной возникшей между ними дискуссии, достойной интеллигенции.